"Анатолий Коган. Войку, сын Тудора (Хроника времен Штефана III Великого) " - читать интересную книгу автора

часто посещавшей в то время южные гавани, - и татарскому пленнику был
поручен присмотр за юным отпрыском хозяина. В то время это не было ни для
кого в диковинку: татары славились в такой же степени преданностью
господину, будучи в неволе, как и свирепостью, покуда оставались на свободе,
и пленникам из страшных чамбулов по всей Молдове доверяли присмотр за
детьми, ради которых замиренные саблей ногаи или крымчаки непременно
перегрызли бы глотку даже своим вольным сородичам.
Капитан не ошибся в выборе: Ахмет вынянчил своего питомца, сумел
уберечь его от многочисленных опасностей и болезней, подстерегавших
тогдашних малышей, и продолжал ревностно опекать и в юности. Он обучил Войку
началам воиского искусства: мастерству езды верхом, меткой стрельбе из лука
с земли и на полном скаку, выбору снаряжения для похода, добыванию воды и
пищи в самой пустынной местности, охоте и ловле рыбы, приручению полудиких
коней из вражеских табунов. Суровый пан Тудор, круглыми сутками занятый
своими делами начальника конного стяга белгородского наемного гарнизона,
надолго отпускал сына с "бесерменом", и их многодневные скачки по долинам и
лесам стали первой воинской школой молодого молдаванина. Только уроки
фехтования, в котором он достиг совершенства в дальних странах, капитан
оставил за собой, в остальном полностью полагаясь на степняка. Но в короткие
походы против грабительских татарских отрядов, то и дело вторгавшихся с
Дикого Поля, в которых в последние два года участвовал юный воин, капитан
Тудор не брал Ахмета; дома, говорил он, всегда должен оставаться мужчина. И
Войку знал, почему поступал так отец. Капитан Тудор не хотел ставить Ахмета
перед необходимостью сражаться против своих.
Пленница из страны Добротича появилась в доме полгода тому назад. Отец
привел молодую и красивую крестьяночку с невольничьего рынка, куда в тот
день доставили партию своего товара турецкие работорговцы. Все было понятно:
отец, видный мужчина, пленил ее добротой, и печальной судьбу этой женщины
теперь нельзя было назвать. По крайней мере - судя по ее цветущему виду и
спокойно-счастливому блеску карих глаз.
Из пяти человек, собравшихся в тот день под этой кровлей, четверо
познали уже неволю. Хозяину дома в его скитаниях на службе у государей
Италии и Польши, Венгрии и Германии тоже не раз приходилось попадать в плен.
Только его, Войку, эта доля миновала, хотя врага лицом к лицу он уже
встречал. Минует ли и впредь?
Юноша повернулся к стене, на которой висел сагайдак, стрелы в
изукрашенном колчане и кривой ятаган - оружие побежденного им мурзака
небольшого ногайского чамбула, пытавшегося пробраться мимо крепости после
набега. Войку задумался о неволе, так часто выпадавшей в то время на долю
людям, о том, что рабство и плен в сущности так же недолговечны, как свобода
и удача, и что принесут они человеку - этого тоже нельзя знать. Он задумался
о том, как встречал и провожал таких людей его город в венце белых стен,
порог Земли Молдавской, да и вся страна.
Пленников и пленниц всех возрастов здесь всегда было много - взятых на
месте или далеко отсюда, пригнанных пешком или приехавших верхом, с оружием,
чтобы стать тут хозяевами, но добывших лишь долю раба. Они оседали в городе,
входили в местные семейства - как слуги, домоправители, кормилицы, няньки,
наложницы, домашние учителя, становясь нередко наперсниками и доверенными
лицами хозяев. А иногда также - женами, мужьями, приемными детьми пленивших
или кпивших их господ. Многие белгородцы были детьми пленников и пленниц,