"Анатолий Коган. Войку, сын Тудора (Хроника времен Штефана III Великого) " - читать интересную книгу автора

чиновные люди и именитые белгородцы. Особняком, в простых суконных суманах,
теснились небольшой, но гордой кучкой выборные военачальники немногих
крестьянских общин, еще не проглоченных боярской ненасытной алчностью. Все
стояли, посматривая на большое позолоченное кресло с высокой резной спинкой,
поставленное на видном месте для господаря. Съехавшиеся в город по случаю
прибытия государя бояре, спесиво посматривая вокруг, тоже собрались вместе и
перешептывались в углу, сверкая золотом, парчой и отделкой драгоценных
сабель.
Наконец быстрой походкой вошел и сел на свое место Штефан. Следом вошли
и стали вокруг княжьего кресла пыркэлабы Дума и Германн, молодой думный
боярин и будущий логофэт Тэут, думный дьяк Тоадер. Где-то за ними
возвышалась мрачная фигура Хынку и угадывалась черная хламида княжьего
лекаря Исаака.
Господарь медлил, чего-то ожидая, и в зал, кланяясь князю и извниняясь
за опоздание, вошел в сиянии алого бархата и золота высокий мужчина лет
тридцати пяти - посол Венеции Боргезе Гандульфи. Синьор Гандульфи ехал через
Молдову и Крым к могущественному Узун-Хасану, царю персов и кочевых турок,
азиатскому противнику Мухаммеда II, и прибыл в Белгород из Сучавы. Воевода
попросил посла - единственного из присутствующих - сесть на мгновенно
появившийся откуда-то табурет. Потом, увидев Зодчего, радушным жестом
подозвал его к себе, пригласив занять место по правую свою руку.
Начался суд.
Первыми выступили вперед, преклонив колена перед господарем, огромный
боярин и невысокий, но жилистый сотник Оана. За несколько лет до того князь
Штефан пожаловал сотника землей, на которой вскоре поселилось десятка два
семей из Орхейсккого цинута, откуда Оана был родом, - его давних знакомцев,
родичей и соратников по войску. Теперь угодья нового села граничили с
владениями богатого пана Утмоша, сына великого армаша покойного господаря
Штефана II и хозяина обширных земель на юго-западе Тигечского цинута.
Тоадер-дьяк громким голосом зачитал лист. Боярин Утмош бил челом на
людей соседнего села. Соседи-крестьяне, Оана с его людьми, дескать, безвинно
забили досмерти боярского холопа, цыгана Жулю, что подтверждается
свидетелями, которые обнаружили тело упомянутого раба в ихней роще; от
выдачи же убийцы пану Утмошу, как требует обычай и закон, сельчане злостно
отказываются. Вот и просит боярин великого государя оказать справедливость,
присудить ему за то душегубство полторы сотни быков добрых из имущества
виновных, ибо злодейство то поистине неслыханное и требует суровой кары.
Заговорил сотник. Кривя обветренные губы, оттягиваемые набок прикрытым
усами белесым сабельным шрамом, ответчик заявил, что ни один его селянин
душегубства не совершал, а стало быть, селу ни выдавать на расправу некого,
ни лучшую часть правой своей вотчины отдавать боярину не за что.
Тогда раздался голос князя:
- Есть у тебя, пан Утмош, тому делу свидетели?
- Есть, великий государь.
- А у тебя, сотник Оана?
- Коль спросят, ответим, - уклончиво начал тот, но тут же гордо
выпрямился. - Хотя, правду сказать, государь, какие из нас свидетели? Не
видели мы в глаза ни усопшего, упокой его господь, ни татей тех, что на нашу
землю его приволокли.
При этих словах Войку заметил, как довольно переглядываются паны-бояре