"Вольфганг Кеппен. Смерть в Риме" - читать интересную книгу автора

домами: прохладная и полная тени она тянулась позади гостиницы, этого
скучного пристанища решительно всех на свете, где Кюренбергам, однако,
жилось приятно; заглянули в мясную, увидели висящие на свирепых крючках
взрезанные туши, обескровленные, свежие, прохладные, и головы принесенных
в жертву баранов и телят, немые и кроткие, купили лежавшие на мраморной
наклонной доске нежные бифштексы, пригодность которых Кюренберг проверял,
ощупывая и разминая их пальцами, выбрали на открытых лотках фрукты и
овощи, приобрели в старинных подвалах вино и масло, а после довольно
долгих поисков Кюренберг наконец нашел и подходящий рис, он пробовал его
на зуб, рис обещал при варке остаться крупитчатым. Муж и жена - оба со
свертками - поднялись на лифте в свой большой светлый номер, самый
роскошный в этой гостинице. Они устали и наслаждались своей усталостью.
Они взглянули на широкую кровать и насладились предчувствием ее прохлады и
чистоты. Было еще совсем светло. Они не задернули занавесок. Они разделись
при дневном свете, легли на простыню и накрылись одеялом. Они вспомнили о
прекрасной Венере и играющих фавнах. Они наслаждались своими мыслями и
наслаждались воспоминаниями, затем насладились друг другом, и ими овладел
глубокий сон, то состояние, предваряющее смерть и коему отдана треть нашей
жизни; Ильзе снилось, что она Эвменида, спящая Эвменида, которую, чтобы ее
смягчить, называли Благожелательной, - богиня мести.


Уже пора, надо идти, он известил, что придет, и вот настал условленный
час, они ждут его, а он колеблется, ему уже расхотелось, ему страшно. Ему,
Юдеяну, страшно, а каков был всю жизнь его девиз? "Я не ведаю страха!" Эта
фраза многих поглотила, они отдали концы, разумеется другие, а не он - он
отдавал приказы; они гибли в бесполезных атаках во имя потерявшего смысл
понятия чести, удерживали заранее обреченные позиции, стояли до
последнего, как потом Юдеян, выпятив грудь, докладывал своему фюреру, а
те, кто струсил, болтались на деревьях и фонарях, раскачивались на
холодном ветру смерти с позорной табличкой на сдавленной шее: "Я был
слишком труслив, чтобы защищать свое отечество". Чье же отечество надо
было защищать? Юдеяна? Принудительный рейх и наступательную "ось"? Их
можно было лишь послать к дьяволу; людей не только вешали, им отрубали
головы, их пытали, расстреливали, правда они умирали и за брустверами, в
окопах, там в них целился враг, и, конечно, враг стрелял, но здесь пулю
посылал свой же камрад - "лучшего ты не найдешь" [строчка из солдатской
песни, популярной у нацистов], здесь бесновался соплеменник,
прославленный, воспетый, а тот, кто был обречен, увы, слишком поздно
начинал понимать, где враг и где друг. Юдеян говорил по-отечески "мои
ребята", и Юдеян говорил на языке общественных уборных: "пришить эту
свинью", он всегда был "народен" и всегда держался славным малым, этот
весельчак из Ландсберга и бывший палач фемы [тайное фашистское судилище],
этот кровавый парашник из лагерей "Черного рейхсвера" в Мекленбургских
поместьях, страшный, как череп на эсэсовской каске; даже старые кумиры
изменяли: Эрхардт, капитан, пировал с литераторами и дерьмовыми
интеллигентами, а Россбах странствовал с молокососами по стране и ставил
мистерии на радость попам и школьным учителям, но он, Юдеян, шел
правильным путем, упрямо, неуклонно шел он дорогой фюрера и рейха, дорогой
чести.