"Вольфганг Кеппен. Смерть в Риме" - читать интересную книгу автора

приятная музыка. Из пустыни веяло бурей. Звук горна рвался и гас. Горнист
был просто ленивый пес, таких надо на передовую. Песок хлестал в стены
барака. Вот Юдеян поднялся с узкой походной койки. Он любил спать на
жестком ложе. Ему нравилась эта выбеленная комнатенка с жестяным шкафом,
откидным столом, дешевым умывальником, нравилось звяканье заржавленного
кувшина и таза. А он мог бы жить в королевской резиденции, на роскошной
вилле, как шеф-инструктор, организатор армии, неоценимый
высокооплачиваемый специалист, каким он и был на самом деле. Но он любил
казарму. Она рождала уверенность в себе, она одна давала ощущение
безопасности. Казарма - это было отечество, камрады, опора и порядок. Но
все это - пустые фразы, красивые фразы школьника, которыми он утешал себя.
Кому мог Юдеян быть другом? Он любил смотреть на пустыню. Не ее
беспредельность звала его, а ее нагота. Пустыня была для Юдеяна огромным
учебным плацем, это был фронт, манящий и щекочущий постоянным
возбуждением, которое поддерживает способность быть мужчиной. В
королевской резиденции вокруг него порхали бы легконогие слуги, он спал бы
с теплобрюхими женщинами, забывался бы на их чреслах, он, как паша, мог бы
купаться в приправленных ароматами водах. Но он мылся в лагере, натирал
тело докрасна щеткой, брился старинной германской бритвой, которую вез в
кармане от Вейдендаммербрюкке до пустыни, и чувствовал себя отлично. Он
думал: щетина как у кабана. У него был тонкий слух. Он слышал шорох и
плеск воды, звяканье ковшей, свистки, непристойности, ругань, команду,
шарканье сапог, хлопанье двери, Он вдыхал казарменный дух, в котором был
запах плена и рабства, смазанных ремней, ружейного масла, едкого мыла,
приторной помады, кислого пота, кофе, перегретой алюминиевой посуды, мочи.
Это был запах страха. Но Юдеян об этом не догадывался. Он ведь не ведал
страха. Он хвастался перед своим отражением в зеркале - голый,
толстопузый, стоял перед загаженным мухами зеркалом. Потом затянулся
ремнем. Он был последователем старой школы. Кроме того, пояс поджимал
живот, а зад выступал - фокус всех старых генералов. Юдеян вышел в
коридор. Люди вытягивались вдоль стен, распластавшись на них, покорные
тени. Он их не замечал. Он стремился на воздух. Солнце было
кроваво-красное, оно парило, точно его несла пылевая буря. Юдеян шел мимо
выстроившихся солдат. Буря трепала его мундир цвета хаки. Песок резал
тело, будто стеклянными осколками, и бил по танкам, точно град. Юдеяна
веселило это зрелище. Парад сыновей пустыни! Он посмотрел на них. Увидел
миндалевидные глаза, темные, блестящие, обманчивые, увидел коричневую
кожу, опаленные солнцем мавританские лица, семитские носы. Это его
солдаты? Его солдаты мертвы. Они лежат в траве и в снегу, среди песка и
камней, они заснули вечным сном за полярным кругом, во Франции, в Италии,
на Крите, на Кавказе, а некоторых просто зарыли на тюремном дворе. Его
солдаты! Теперь его солдаты - вот эти. Юдеян не чувствовал иронии судьбы.
Он шел твердым шагом принимающего парад, строго и прямо смотрел в
миндалевидные глаза, блестящие, обманчивые, мечтательные, Юдеян не видел
упрека в этих глазах. Он не читал в них обвинений. Юдеян отнял у этих
людей их кротость, кротость первозданности. Он отнял у них гордость,
врожденное чувство собственного достоинства, жившее в этих сынах гаремов.
Он сломил их, научил одному: повиноваться. Он хорошо их вымуштровал, тоже
по старинке. И вот они стояли прямо и ровно, словно оловянные солдатики, и
душа их была мертва. Они стали солдатами. Они стали человеческим