"Павел Кочурин. Коммунист во Христе, Книга 3 " - читать интересную книгу автора

разогнали, монахини разбежались, кто куда под страхом высылки на то же
ледяное море, что и кулаков. Но тут вот, как вестники большой беды,
появились "огоньки". Возникли они опять же на Татаровом бугре. Перелетали
через Шелекшу и Черемуховую кручу, катились по снежному полю, мимо Барских
прудов к церкви Всех Святых. Там за лесом и исчезали. Первыми их увидели
моховцы. Не "огонек", а "огоньки", будто кто навел на это слово... Сразу-то
подумалось, что, может, кто с фонарем на лыжах идет от Шелекши, рыболов
кувшины ставил в проруби или охотник по лисьему следу. Мола ли?.. Но и на
следующую ночь эти "огоньки" появились. И так продолжалось больше недели, до
самого Рождества Христова. Мужики помоложе и парни пытались было гоняться за
этими "огоньками". Но они ускользали. Оказывались вдруг то позади, то в
стороне. Там, где они блуждали, следов на снегу не было. Память мне нежданно
и подсказала, что и об "огоньках" пророчил мне затылоглазый вещун. И слова
его опять же вспомнились: "В ночи будут светить дорогу в казенный дом". И
как бы в утешение добавил: "Большой беды ему не принесут, но насторожат".
Это вот тоже о Данюхе было предсказано. За агитацией о сплошной
коллективизации пошло сплошное раскулачивание. Забрали кузнецов Галибихиных,
мельников Ворониных, и тех, кто промышлял торговлей или извозом. В Большом
селе создали первый в районе колхоз. Авдюха Ключев сулил всем, кто не
запишется, высылку на берег ледяного моря под белую волну... На малые
деревни так не наседали, исподволь к ним подбирались. Трудовые мужики,
начавшие было строиться, разом пыл свой уняли. Так в селах и деревнях
остались недостроенные пятистенки зиять мертвыми окнами, заколоченными
досками. Мы с Данюхой тоже судили-гадали, что дальше делать? Было ясно, что
колхоза не миновать. Однажды он мне сказал, что деревья его в овиннике о
беде вещуют. Ветви поникли, то ли его самого, то ли вот себя жалеют? И дубки
на Нижнем поле за Шелекшей печаль несут. Деревья, кои человеком посажены,
одной бедой с ним страдают.
Вроде бы случайно мы сошлись с Данюхой на меже моховского и
сухеровского полей. Я по наитию вспомнил о казенном доме, кой пророчил
мужику затылоглазый вещун. Дух его не оставлял меня, наводил на то, чего
надо больше всего опасаться. Рассказал Данюхе о своем сне в эту ночь
увиденном. Будто для того мы с ним и сошлись, чтобы я ему поведал этот сон.
А сон такой. Стая черных воронов налетает на деревню. Мужики дивятся,
галдят. Одна из черных птиц села на трубу Коринского дома и каркает: "Драки,
драки, драки"... Похоже, дураками этих мужиков обзывает. И они притихли: и
верно, чего разгалделись? Но тут один парень, не долго думая, пальнул в
ворону из ружья. Вроде и попал. Но она, как ни в чем не бывало, слетела с
трубы и прокаркала: "Клято, клято, клято". Подумалось, что птица с Татарова
бугра, та самая, коя Данюхе грозила. Она тоже, как и Авдюха-активист, в
колхоз мужика заноняет.
Большесельцы прожили лето без своих коров, без овец и куриц и петухами.
За молоком для ребятишек ходили на ферму, кою устроили в нагуменнике
Галибихиных. Ровно милостыню себе выпрашивали у гордого бедняка,
приставленного заведовать фермой. А он "авторитетно" нетерпеливых и сердитых
оговаривал: "Колхозные порядки, а то привыкли..." Под осень в Сухерку и
Мохово пожаловали уполномоченные зазывать в артель. Я по обязанности
коммуниста уговорил своих записаться без ропота. Данюха тоже своим мужикам
высказал слово в пользу колхоза. Но моховцы заупрямились. Троих тут же
раскулачили. мельников Ворониных раньше еще забрали. Данюху обложили твердым