"Всеволод Анисимович Кочетов. Предместье " - читать интересную книгу автора

упомянул, она не терпит. Ну что такое Славск, Яков? Думать, так думать о
большем - о Красном Селе, о Гатчине, Чудове... Тогда и Славск твой на корню
отсохнет. Военная наука точная, истерик она не любит.
Долинин хотел возразить, но помешала вбежавшая Варенька. - Яков
Филиппович! - закричала она так, точно Долинин был от нее по меньшей мере
верстах в трех. - Наши пришли! Наши! Партизаны.
Долинин нетерпеливо взглянул на Лукомцева.
- Партизаны? Давай, давай их сюда, Яков! Легки на помине. - Лукомцев
кивнул головой: - Приглашай.
Но партизаны приглашения и не дожидались. В ватниках и полушубках, в
заячьих треухах, с оружием - как были с дороги, так и ворвались они в
кабинет. И снова в этот день обнимал Долинин дорогих друзей. Потом он
представил их Лукомцеву. Но Лукомцев и без того был давно знаком со многими.
И с худощавым, нервным Наумом Солдатовым, и со спокойной, рассудительной
Любой Ткачевой - секретарем райкома комсомола, и с бывшим главным агрономом
совхоза № 5 Сергеем Павличевым.
- Помню, - говорил старый полковник, пожимая протянутые руки. - Как не
помнить! А к кому вы, товарищи уважаемые, за докладчиками перед
торжественными датами ходили?..
В тесную комнатушку набилось человек пятнадцать, расположились кто
где - на стульях, на диване, на подоконниках. Вошла, конечно, и Варенька
Зайцева; кутаясь в свой теплый платок, [113] она прислонилась плечом к
косяку двери. Хмурый, незнакомый Долинину партизан с черной повязкой на
левом глазу при, сел к печке и, вынув большой нож, стал щепать лучину.
- Что же получается! - горячо говорил Солдатов неожиданным при его
сухонькой комплекции громовым басом. - У нас в районе, и именно в твоем,
Яков Филиппович, кабинете, сидит городской голова. И кто бы ты думал?
Директор школы глухонемых!
- Савельев?!
- Да. Именно. Преподобный Пал Лукич.
- Такой активист был! Ты, может быть, помнишь его, Федор Тимофеевич? -
Долинин повернулся к Лукомцеву. - Ну, такой пожилой красавец с черной
бородкой. На всех собраниях выступал, речи сверхидейные закатывал. Не
помнишь?
- Теперь он у них активист! - сказал Солдатов. - Немецкая борзая! Район
знает отлично, вроде как мы с тобой знавали. Затравил народ. Житья нету.
- А почему бы его не убрать, мерзавца? - сказал Лукомцев, закуривая
короткую черную трубочку.
- Мы именно это и хотели сделать - убрать. Да нам, мужикам, в город не
пройти, ловля идет свирепейшая. Фронтовая ведь полоса! Только Любаша
решалась на такие походы.
- Не возьмешь его, осторожный, - откликнулась Люба Ткачева.
Она стала рассказывать о Славске, о том, что сталось с ним после восьми
месяцев хозяйничания немцев. Лукомцев слушал и любовался ею. "Два-три года
назад, - думал он, - сидела, поди, за школьной партой, мечтала об институте
и вот, в разбитых сапожищах, в изодранном ватнике, повязанная одеялоподобным
платком из цветных лоскутьев, ходит сейчас в разведку". Старый человек, у
которого в первый же день войны был убит сын - артиллерист-пограничник,
каждый раз, встречаясь с молодежью, испытывал какое-то странное чувство, не
поддававшееся, думалось ему, никакому анализу. А было оно, это чувство,