"Всеволод Анисимович Кочетов. Предместье " - читать интересную книгу автора

календаря, тоже запыленными и рыжими, подобно этой вате, посыпанной цветными
бумажками. Стоял апрель, а календарь в кабинете секретаря райкома хранил
прошлогоднюю, декабрьскую, дату: казалось, никого здесь, в скрипучем домишке
над речным обрывом, не интересовал больше ход времени.
За окном шумел ледоход. Сталкивались и дробились ледяные поля, несли на
себе к Ленинграду обломки бревен, ржавые каски - то с [109] алыми звездами,
то c черными крестами, - смятые коробки пулеметных лент, обрывки шинелей, а
порой, как минуту назад, и тех, кто когда-то ходил в этих шинелях. Плывший
сейчас, закопченный минными разрывами, истоптанный сапогами и валенками лед
всю зиму лежал нейтральной полосой в верховьях Невы - между ее левым,
занятым немцами, берегом и правым, где держали оборону части Ленинградского
фронта.
Долинин прикрыл створки окна - бесполезно: двух стекол недоставало,
ветер все так же свободно врывался сквозь них с реки.
Поежился, засунул руки в рукава полушубка и начал быстро шагать по
комнате. Но застывшие, негибкие ноги плохо слушались - присел на холодный
клеенчатый диван возле большой гофрированной печки.
Перед печью грудой лежали сырые дрова, наколотые шофером Ползунковым;
из раскрытой дверцы торчали наружу комли закопченных поленьев. Долинин
пытался заставить их гореть еще утром, но помешал этот, как всегда
неожиданно начавшийся, артиллерийский налет немцев.
Долинин подсел к печи и стал дуть в ее холодное устье. Взметнулась
клубами пыльная зола. Закашлялся. И тотчас отворилась дверь. Закутанная в
серый пуховый платок Варя Зайцева спросила:
- Вы меня, Яков Филиппович?
- Отнюдь, Варенька, отнюдь.
Девушка снова прикрыла дверь. Долинин переложил в печке обугленные
дрова и в груде стянутых шпагатом папок с бумагами, которые с осени были
сложены в углу за шкафом, принялся оттаскивать что-нибудь уже ненужное для
дел райкома, но вполне пригодное на растопку.
Он взял одну папку, перелистал несколько страниц и, совсем позабыв о
цели своих изысканий, с интересом вглядывался в колонки цифр, в аккуратно
подклеенные фотографии. Перед глазами его возникали молодые фруктовые сады,
шли через ржаные поля комбайны, вихрилась солома над молотилками, на водопой
гнала стада пестрых, холмогорских, и бурых, швицких, коров, мчались по
дорогам молочные цистерны, густая ботва покрывала борозды картофеля и
овощей, среди высоких клеверов торчали крыши пчелиных домиков, и даже
казахстанский каучуконос увидел Долинин на снимках - кок-сагыз, не без труда
прижившийся на ленинградской земле.
Вспоминались люди... Может быть, многих уже нет и в живых, только
остался вот этот рассказ об их делах, отпечатанный на глянцевой плотной
бумаге: копия отчета, посланного весной тысяча девятьсот сорок первого года
в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку.
Взял из груды вторую папку, прочел на ней: "Выписки из протоколов
конфликтных дел". Снова знакомые имена, снова воспоминания. Время сделало
свое дело: решенные однажды вопросы [110] не казались сегодня такими ясными
и бесспорными, как было прежде... Кто не знал в районе директора совхоза
Семена Антропова? Хотя и любил человек покричать, пошуметь,
посвоевольничать, по дело свое знал и хорошо его делал. А вот уперся, не
захотел репчатый лук сажать. "Разорю совхоз вашим луком, - доказывал он на