"Всеволод Анисимович Кочетов. На невских равнинах " - читать интересную книгу автора

Зине, оставшейся в полку, взамен изодранных туфель выдали парусиновые
сапожки, в каких ходили дружинницы; измазанный сосновой смолой жакет она
запихнула в рюкзак и надела гимнастерку с фронтовыми защитными петлицами. На
берет прикрепила звездочку, подаренную Юрой Семечкиным. Она так же, как и
все другие женщины и девушки, перебирала бинты в санчасти, чистила картошку
на кухне. Но часто руки, скатывавшие бинт, непроизвольно прекращали
движение, нож надолго врезывался в картофелину - Зина прислушивалась к
шороху ветра, к далеким выстрелам. Все дни она ждала, ждала известий об
Андрее. Толком никто ничего сказать о нем не мог. Тела его так и не нашли,
да и искать было почти невозможно под огнем из Ивановского.
Юра Семечкин говорил, что видел Андрея где-то в кустарнике, когда
отходили. Бойцы мялись, смущенно молчали, уверяли, что командира разорвало
миной, потому и трупа нигде нет.
Виновато чувствовала себя и Ася Строгая. Она тоже ничего не могла
сказать Зине, хотя во все время боя следила за Кручининым. Занявшись раненым
пулеметчиком, Ася на каких-нибудь пять минут потеряла командира из виду. Она
металась по можжевельнику, но напрасно: найти его уже не смогла. Тем
временем был получен приказ отходить. Потом она узнала, что Кручинин пропал
без вести, она представляла его, беспомощного, теряющего силы, одинокого,
где-нибудь в воронке и плакала от горя, от обиды, от сознания невыполненного
долга. Встречаясь с Зиной, которая как бы видела в ней последнюю надежду,
Ася краснела и опускала голову.
Так продолжалось несколько дней. Наконец как-то под вечер Зину вызвал к
себе в землянку Баркан. Он усадил ее на нары, предложил чаю и, пока Зина
медленно размешивала ложечкой сахар в стакане, ходил из угла в угол. Потом
сел рядом и, как Зине показалось, раздраженно сказал:
- Кручинина, у вас двое детей, зачем вы их бросили? Идите домой. Когда
понадобитесь на фронте, вас позовут. А сейчас - идите. Специальность у вас
есть? Бухгалтер? - Баркан снова помолчал, ероша волосы. - Ну ничего, вас
научат, патроны будете делать. Идите, берегите ребятишек. Адрес оставьте.
На рассвете Зина ушла. Никто ее по провожал, она тихо покинула землянку
и сквозь чащу выбралась на дорогу. Было такое же свежее ясное утро, как и в
день ее прихода: влажный от росы песок под ногами, сосны, звонкие крики
дроздов. Вокруг все оставалось неизменным. Белая царапина от осколка на
стволе осины? Год-два - и она затянется новой корой. Выжженная земля на
полянке? Уже будущей весной здесь пробьется трава. Колючую проволоку
растащат крестьяне для изгородей на огородах. [31] И ничто в этом лесу не
будет напоминать о войне. И только сердце навсегда сохранятся и этот белый
шрам, и эта гарь, и не сок, изрытый снарядами. Вся жизнь ее осталась здесь.
А впереди? Какие-то патроны, как сказал Баркан. Вспомнив его, Зина тоже
сорвала листочек и, влажный, холодный, приложила к векам. Это освежало. Она
охватила рукой черемуховый куст и мокрыми ветками умыла лицо.
- Зиночка, - услышала голос.
Обернулась: Юра. Семечкин подумал, что Зина плачет, и немного смутился.
- Прощай, Юра, - грустно сказала Зина, подавая руку. - Иду домой.
- Правильно! - Семечкин оживился. - Как раз об этом и я хотел с тобой
поговорить. Здесь жара начинается, немцы танков подтянули - жуть. Будем
держаться. Сегодня вызвал командир дивизии: "Юра, - говорит, - на тебя вся
надежда". Вот иду в полк.
Зине показалось, что Семечкин выпил. А он обнял ее, сунул в руку