"Федор Кнорре. Оля (повесть) " - читать интересную книгу автора

запомнила, кроме того, что было много снега, всё было чужое, у неё замёрзли
щёки и что их никуда не впускали.
Объехав три или четыре неподходящие квартиры, они добрались до
странного старого дома. Первый этаж у него был кирпичный, а второй -
деревянный, со следами вывески какой-то лавки, от которой остались только
отдельные буквы. Дверь в эту бывшую лавку наглухо была заложена кирпичом, и
за окнами весело цвели красные цветочки, прильнув к самому стеклу.
Оля устала, всё ей не нравилось, и все хозяйки были противные и
заламывали за комнату столько, что мама не могла платить, а когда они
поворачивали уходить, им не отвечали на "до свидания" или предлагали плату
чуть-чуть подешевле.
А тут всё сразу же вышло по-другому: мама, стесняясь, спрашивала, а
старушка хозяйка ещё больше стеснялась отвечать и, стыдливо показывая
комнату, обращала внимание на то, что один угол сыроватый и стекло треснуло,
и, узнав когда и откуда они приехали и в котором часу пришёл поезд,
ужаснулась, что они замёрзли, и скоро всё устроила так, что сели пить чай
все, даже человек с санками и жирафьей шеей.
Тут они и поселились. Хотя скоро оказалось всё не так хорошо, потому
что хозяина Ираида Ивановна была не совсем тут хозяйка. Дом-то считался её,
но владели им фактически её две дочери, два дочерних мужа и ещё сестра
одного мужа, не считая "ихних отпрысков", как, извиняясь, объясняла хозяйка.

К вечеру все эти мужья и сестры собрались у себя внизу, и слышно было,
как они спорят и гудят под полом в нервом этаже, и потом заскрипела
деревянная лестница и скрипела очень долго, с промежутками: кто-то очень
медленно поднимался, приостанавливаясь через каждые две-три ступеньки.
Наконец появилась хозяйка Ираида Ивановна и, виновато глядя вбок,
попросила паспорт. Похоже было, она боится, что вдруг правильного паспорта
не окажется, и когда Олина мама подала ей книжечку в чистой обложке, она
бережно приняла её, как стеклянную, и понесла перед собой, как несут
подавать к столу блюдечко с чашкой чаю, налитой до самого края.
Она понесла паспорт вниз, и там опять загудели мужские голоса, и долгое
время спустя опять появилась Ираида Ивановна и с облегчением объявила, что
паспорт хороший, с этим всё в порядке, и видно было, она этому ужасно рада,
но что-то другое её мучает и томит, и она не знает, как начать.
Оказалось, что мужья и сестры, когда там гудели, пилили её и грызли,
что она слишком дёшево сдала комнату, потому что летом они сдавали её
подороже.
- Хорошо, - сказала мама, - мы завтра съедем, вы их успокойте.
И тут Ираида Ивановна, согнувшись, села на табуретку, фартуком закрыла
лицо и заплакала.
Сквозь её тихий плач можно было разобрать, как она стыдит и усовещевает
тех, кто её послал:
- Как это равнять можно - что летом, что сейчас? Летом сюда как на
дачу приезжают... Купанье на речке, грибной лес близко, люди интересуются...
А сейчас совсем другое дело, даже равнять нельзя. За комнату сейчас никак
нельзя дороже спрашивать... Прямо бессовестно даже...
Мама сперва вспыхнула, рассердилась, ходила по комнате и самоуверенно
повторяла: "Съедем, пожалуйста, раз у людей нет слова", а Ираида Ивановна
горевала, как будто это её с квартиры гонят, и видно было, сама не знала,