"Илья Кнабенхофф. Тори (повесть)" - читать интересную книгу автора

зеленую сторону, чем на красную, и небо соответственно схамелионилось с
темно-синего на грязно-зеленое. Я присел на прибрежный валун, поднял
камешек и запустил его в `дальнее` плавание. Раз... два... три...
четыре.... Я встал и пошел дальше прежде чем камень утратил свои
плавательные способности и с легким плеском скрылся в очередной волне.
Иногда я заходила далеко от дома, и темнота накрывала берег настолько
быстро, что я не успевала добежать до крыльца. Наваливалась непроглядная
темень и я , стоя в пяти шагах от дома, не могла разглядеть ни окон ни
тропинки, ни даже силуэта самого дома. Понимая, что на этот раз ночь
обманула меня, я садилась на корточки и начинала кричать: `Папа!..
Па-паааа!..` Отец, смеясь, выходил с фонарем на крыльцо и спасал меня в
очередной раз от `неминуемой голодной смерти`. Чем старше я становился, тем
чаще такие вещи со мной происходили и не только такие... Старше - это
понятие, в отношении меня, довольно растяжимое. Судя по рассказам отца мне
что-то около двадцати, а второму мне (о котором отец не знал, или знал, но
молчал) было около пяти. При всем этом моя личная интуиция подсказывает
мне, что я на пару сот лет старше. Это сложно объяснить, потому как я даже
сама себе не могу объяснить этого и еще много чего другого. Когда я сажусь
и начинаю себя вспоминать `до рождения`, у меня начинает раскалываться
голова и предметы вокруг меня начинают совершенно сходить с ума, меняя все
оттенки радуги. Поэтому я оставил все как есть и сказал себе: `Пусть будет
что будет.` Сказал - это тоже понятие относительное по отношению ко мне. Я
не умею говорить в общепринятых понятиях. Когда я говорю, что кричу:
`Папа!` это означает, что я кричу: `А-а-а-и-и-и!` и наоборот. Говорю я сам
с собой, что тоже иногда затруднено быстрой сменой нескольких потоков
мыслей с разных сторон. Отца я всегда понимала без труда потому, как со
слухом у меня все в порядке, а вот речи я так и не выучился. Несколько
звуков, которые я умею издавать ( и при желании громче, чем полицейская
машина, которая догоняет кого-либо, что я неоднократно видел по телевизору)
сводятся к неконтролируемому потоку гласных. Отец, правда, всегда понимал
что я хочу сказать каким-то интуитивным способом, который был известен
только ему одному.
Сколько я себя знаю, мы всегда жили с ним в старом доме на берегу
моря, которое на самом деле являлось частью океана, позарившегося, в свое
время, на этот кусочек пустынной земли. Пустынной эта земля была отнюдь не
из-за пустыни, а по причине гор, на которых ничего не росло, не водилось,
не прыгало и не ползало, и которые подступали к самой воде, неизвестно где
начинаясь, и являлись наилучшим средством защиты для нас обоих. Людей я не
видел вообще, по крайней мере в последние лет десять, и жили мы
довольно-таки спокойно.
Отец никогда ничего не объяснял о причинах столь скрытного проживания,
о котором я догадался когда впервые увидел телевизор, и понял что нас на
этой планете `чуть` больше, чем я думал. Меня вообще это никогда не
расстраивало. Я чувствовал мало симпатий к людям и поэтому не спрашивал его
ни о чем. Мое доверие к отцу за все время ни разу не пошатнулось и я во
всем ему верил и знал что он лучше знает что делать, как жить, где гулять и
кого можно ловить и есть и кто может съесть тебя самого.
Он всегда знал что я думаю по тому или иному поводу, расспрашивая меня
часами о разных пустяках, которым я не придавал особого значения и мне
всегда было смешно объяснять ему такие вещи как вода, огонь, горы, небо. Не