"Планета КИМ" - читать интересную книгу автора (Палей Абрам)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КОНЕЦ ПЕРВОГО ГОДА

I. Годовщина Октябрьской революции

«Университетские» занятия значительно скрасили жизнь невольных изгнанников. Среди повседневных трудов и забот они неизменно каждый раз с нетерпением и восторгом ждали субботнего вечера. Он приходился то на день, то на ночь — земное время ни в какой мере не согласовывалось с кимовским, — но неизменно в момент, который соответствовал восьми часам этого вечера, все собирались в клубе для очередной беседы. Раз навсегда решили хранить земной счет времени. Сергеев рассчитал земной календарь на ближайший год и помесил большую таблицу в клубе, отметив красными числами революционные праздники и особо — годовщину отлета с Земли. На основании имевшихся у него астрономических таблиц он мог бы составить календарь и на гораздо больший срок, но ему не хотелось. Его удерживала такая понятная человеческая слабость — не поднималась рука санкционировать на более продолжительное время пребывание здесь. Ну, конечно же, он был вполне сознательный человек и великолепно понимал, что это пребывание ни в какой степени не зависит от календаря. Но… когда человек на что-нибудь надеется, ему свойственно вольно или невольно обманывать себя.

Очень тщательно следили кимовцы за часами и хронометром, оберегали их, ухаживали за ними. Часы висели в клубе, и на каждую неделю кто-нибудь по очереди считался дежурным при них. Дежурный при часах (каких только необычных положений не создавала обстановка, в которую они попали!), вступая в дежурство, снимал с них футляр, раскрывал ящик с механизмом и легонько сдувал пыль. Впрочем, пыли было очень мало. Ведь снаружи она не могла проникнуть в герметически закупоренный дом. Да ее и не было снаружи: грунт — тяжелый, плотный, а главное — ветра не бывает. В доме же накоплялась — в небольшом, правда, количестве — пыль от изнашивания стен, мебели, одежды.

Сдув пыль, дежурный, обыкновенно, сверял часы с хронометром и заводил их. Хорошо, что часы были без всякого маятника, иначе они никуда не годились бы: ведь время колебания маятника зависит от силы тяжести и центробежной силы. Обе же эти силы на планете Ким, ясно, должны значительно отличаться от земной, так же, как и на Луне. Последнее и имел в виду профессор Сергеев, снабдив ракету часами, конструкция которых должна была быть независимой от центробежной силы и не столь зависеть от тяготения.

Вот в таких-то бесчисленных деталях и состояло главное значение работ профессора Сергеева. Сама по себе идея межпланетного ракетного корабля была совсем не новой. Но для того, чтобы в ракете можно было отправить людей, надо было предусмотреть все особенности жизни в межпланетном пространстве и найти возможность приспособиться к ним. Здесь-то и развернулся всеобъемлющий гений профессора Сергеева. Его теплонепроницаемый состав, его знаменитая медленная реакция при соединении водорода и кислорода, его гениальная воздушная машина, питательные таблетки, конструкция термосного костюма и множество деталей в устройстве и снаряжении ракеты давали действительную возможность отправить в ней людей и рассчитывать на то, что они не погибнут. Мы видим, что все расчеты Сергеева (кроме того только, который касался направления ракеты) оправдались самым блестящим образом.

Хронометр Тер-Степанов хранил в своей комнате и никогда никому не позволял притронуться к нему, сам заводил его, чистил. Но, конечно, и хронометр, хотя и в меньшей степени, зависит в своем ходе от силы тяжести, и рано или поздно это должно было обнаружиться.^{34}

Так была организована «служба времени».

И вот настал второй революционный праздник с тех пор, как межпланетные путешественники оставили Землю — 7 ноября. 1 мая прошло среди новых впечатлений и забот и ничем не было отмечено. Годовщину же Октябрьской революции, по инициативе Нюры, решено было отпраздновать.

Десять часов утра 7 ноября совпали с восходом Солнца на планете Ким. Этот день был объявлен нерабочим: все, приняв утреннюю порцию таблеток и воды, собрались в клубе и провели несколько часов в беседе и воспоминаниях. Надо сказать правду, праздник вышел не очень веселым: никто не мог уклониться от невольной параллели между нынешним Октябрем и прошлогодним. Прошлый они встречали, — каждый в кругу родных, друзей и товарищей, и все — среди огромного СССР. В тот день, как ни в какой другой, каждый чувствовал свою общность со всем многочисленным пролетариатом Земли и остро сознавал новый пройденный этап борьбы за социализм, подводя итоги тому, что сделано за год. А сегодня? Они оторваны от живых людей, они не знают, что делается на Земле…

— Ах, что теперь делается на Земле?.. — вздохнула Тамара.

— Да, — сказал Петров. — В Москве гремит орудийный салют. Город залит алым цветом знамен. Манифестации. Дети в грузовиках проносятся по городу, с красными флажками в руках, наполняя улицы веселым гамом. Вечером сверкают и переливаются огни иллюминаций. Газеты…

— Какая ерунда! — возмутился Тер-Степанов, — в этом, что ли, наш праздник, что мы будем киснуть и ныть? К чорту! Ну, манифестации! Ну, дети! Ну, газеты! А мы уж разве подохли? Товарищи! Я выражаю надежду, что будущий Октябрь мы встретим на улицах Москвы, — там, где знамена, манифестации и дети! Мы посетим Красную площадь и мавзолей Вождя. Мы обогатим советскую науку тем, что мы узнали здесь!

Эта короткая, но энергичная речь немного ободрила собрание. Сергеев вытащил из бокового кармана своего сюртука блокнот в кожаном переплете.

— Друзья, я написал стихи на астрономическую тему. Не хотите ли послушать?

— Вот прохвост, Петька, — мне ничего не говорил! — воскликнула Нюра, опираясь на его плечо и заглядывая в блокнот, который он уже раскрыл.

Петр, сощурив глаза и очень близко поднеся к ним блокнот, стал читать слегка сдавленным голосом, нараспев и скандируя, как было принято у ленинградских и московских поэтов в двадцатых годах:

В начале чтения Петр немного смущался, вскидывал по временам глаза на товарищей, дергал шнурок пенсне. Но потом увлекся, голос его окреп и к концу зазвучал настоящим пафосом.

Все молчали. Стихотворение произвело впечатление. Грандиозная картина мироздания всплыла в их воображении. Было тихо. Тикали часы. Постукивала динамо. Потом Костров сказал медленно:

— Стихи хорошие!

— Очень хорошие! — подтвердила Нюра и неожиданно добавила:

— А мне не нравятся!

— Нюрка, головушка моя несуразная, — рассмеялась Тамара, — как же так: и хорошие — и не нравятся?

— Очень просто! — горячо заговорила Нюра, — стихи сильные, производят впечатление, рисуют грандиозную картину. Но я возражаю против темы. У человечества еще слишком много дела на Земле. Там насилие и гнет, кровь и слезы. Там еще идет героическая борьба труда против капитала. И все наши силы должны быть брошены на эту борьбу. Когда же она кончится, когда человечество, наконец, сбросит ко всем чертям эксплоататоров и объединится в одну трудовую семью — тогда, в самом деле, оно сможет приступить к разрешению той грандиозной задачи, о которой говорит Петя в своих стихах. Наладит оно свои дела на Земле и потом — я в этом уверена! — найдет способ выйти за пределы солнечной системы и установит связь с обитателями звездных миров, если там есть обитатели!

Горячая речь Нюры была прослушана сочувственно. Она подошла к Петру и нежно провела рукой по его черным, с пробором, волосам. Он спрятал блокнот и лукаво сказал:

— Однако ты бросила земные дела и полетела на Луну!

Нюра смутилась не больше, чем на секунду. Затем она задорно воскликнула:

— Так я ведь говорю о полетах за пределы солнечной системы. А Луна и планета Ким — это что ж! Это… Да это совсем дома!

Такой неожиданный Нюрин ответ несколько развеселил товарищей.

В этот момент в комнате раздался короткий жалобный стон, очень похожий на человеческий, но с металлическим оттенком. Все вздрогнули от испуга. Соня вскрикнула. Никто не мог понять, в чем дело. Наступило напряженное молчание — все как бы ждали, не повторится ли опять непонятный звук, вслушивались в тишину. Но она нарушалась только привычным ритмическим постукиванием динамо и больше ничем. Наоборот, она была глубже, чем обычно: в ней чего-то не хватало.

Семен первый сообразил, в чем дело. Он бросился к часам. Тут все заметили, что не хватало громкого тикания часов. Взволнованно окружили Семена. Он открыл футляр, быстро разобрал часы и издал грустное восклицание: лопнула пружина часов.

Что же теперь будет? — тихо спросила Тамара.

Ничего не поделаешь, — ответил Семен, — здесь предусмотрительность профессора сдала. Запасных пружин у нас нет, а сделать стальную пружину мы не сможем. В магазин за ней тоже не сходишь. Придется ограничиться хронометром. Ну, чорт побери, теперь его надо будет беречь еще больше.

Таким грустным происшествием завершилась невеселая годовщина Великой Пролетарской Революции. Но жизнь так устроена, что печальное и радостное в ней перемешаны и сменяют друг друга, как кино-кадры на экране. Не прошло и трех месяцев, — наша маленькая колония была взволнована исключительно важным, хотя и не совсем неожиданным событием.