"Михаил Клименко. Иной цвет" - читать интересную книгу автора

оправдываться, тем более, когда тебя не очень-то понимают. И тогда бывает
очень важно, что о тебе скажут другие. А раз меня, мою психику (как я узнал
позже) в то время то и дело одолевала эта самая парадоксальная фаза, то и
произошло прямо противоположное тому, что мне хотелось. Что-то вроде
отрицательной индукции. Бывает же, что человек в момент напряженного
эмоционального состояния на месте солнца видит черный шар. Или не может
вспомнить лицо любимого человека...
Минут через двадцать около малолюдного туннеля под железнодорожными
путями меня догнал Ниготков.
- Константин... Костя!-окликнул он меня.
Я оглянулся и остановился. Подняв руку, Ниготков приветственно
помахивал сливяно-пурпурными пальцами.
Вся его одежда была темно-прозрачного, розовато-фиолетового цвета.
Лицо и руки, под стать поблескивающим туфлям, лоснились сливяно-черными
отливами, а глаза были светло-пепельные, почти бесцветные. Довольяо жуткий
вид.
- Ну, Костя, ты сегодня хоро-ош!..-дружески улыбнувшись, показав
бледно-сиреневые зубы в обрамлении фиолетовых губ, коротко, утвердительно
сказал он. И после молчания, нервно посмеиваясь, продолжал:-А молодец
все-таки, честное слово! Едва из меня дух вон не выпустил и пальцев не
запачкал. Молодец, далеко пойдешь!..
- Извините, Демид Велимирович, я никаких таких целей не преследовал.
Показалось что-то. Сорвался. Глупо получилось. Извините!
Мы вошли в гулкий туннель.
- Ты сам меня, Костя, прости, но когда передо мной извиняются - не
люблю! Не хочу унижать человека. Не люблю, когда человек унижается.
- Да какое это унижение, Демид Велимирович! Это просто желание
исправить ошибку.
- Не надо! Пусть человек лучше в дальнейшем не ошибается. А то без
конца ошибаться да извиняться-это и конца всему не видно. В жизни каждого
человека, Костя,- назидательно, очень ласковым голосом заговорил он,-
бывают ошибки. И лучше всего, если одна... А вообще-то ты прав, верно: что
миндальничать! - вдруг переменил он тон.- Раз человек заслуживает-в гроб
его, пусть погибает.
- Да разве вы, Демид Велимирович, этого заслуживаете!
- Не знаю. Ты, конечно, знаешь, раз берешь на себя смелость
решать-кому жить, а кому помирать,-сказал он разобиженно.
Очень уж Ниготкову не нравилась вся эта ситуация-что я уловил в нем
какой-то там цвет... И он осторожно, аккуратно, как кобра, зондировал нечто
малопонятное ему. То заигрывал, то вроде бы дулся, лишь бы разжалобить
меня. Уж так ему хотелось, чтоб я тут, фигурально говоря, раскаялся, во
всем признался и пообещал никогда-никогда больше не травмировать его. И он
всеми силами выговаривал на будущее, едва не выклянчивал у меня доброе
расположение к нему. Видно было, что теперь его больше всего волнует, что я
о нем знаю,
- Вы, товарищ Ниготков,-сказал я, когда мы вышли из гулкого туннеля,-
все немного преувеличиваете. Передергивать-то не надо: "жить-помирать..."
- Ну, ладно,-примирительно сказал он.-А ты чо это утром налетел?..
Тебе на ту сторону? Пойдем! У тебя и со слухом что-то?..
- Иногда людей не слышу: одних слышу, а других-нет. И струна плачет...