"Михаил Клименко. Иной цвет" - читать интересную книгу автора

светило жаркое солнце. Во дворе, на сверкающей от дождевых капель траве
стояла коляска с грудным ребенком... На противоположном берегу очень ярко,
зелено светился вымытый дождем лес. А над рекой прямо перед лесом висела
огромная радуга. Я стоял во дворе и глядел на близкую радугу... Пахло
картофельной ботвой, побитой градом...
- Это не так существенно,-перебил меня главный инженер.- И вдруг вы
перестали видеть радугу. Не так ли? -улыбнувшись, спросил он меня. -
Рассказывайте дальше.
Я молчал. В зале было тихо.
- Не так,- сказал я.- И вдруг из зала исчез Ниготков.
Многие, гремя стульями, стали поворачиваться, желая удостовериться в
отсутствии Ниготкова. Ктото на пол уронил книгу, какая-то женщина сдержанно
засмеялась.
- Он вам, Диомид Велимирович, нужен? - спросил меня инженер.
- Нет, он мне не нужен. Я глядел на радугу,- продолжал я свой короткий
рассказ.- Высокая коляска стояла на изумрудной мокрой траве. Ребенок был
закутан в ослепительно белые простыни и спал.
- Ваш рассказ,-покашляв, извинительно прочистив горло, сказал главный
инженер,-сильно растянут. В нем многовато воды.
- Да,-кивнув головой, согласился я,-дело-то было после грозы. Когда я
услышал крик ребенка... Вы не представляете, сколько в его крике было
обиды! Я повернулся. Коляска была опрокинута. Кокон белых простыней по
сверкающему зеленому подорожнику катала и подбрасывала огромная белая
свинья. Старалась простыни размотать. Она была большая, как белый полярный
медведь, и чистая, словно только что с выставки. Я хотел схватить вилы, но
их нигде не было видно. Я бросился к белой свинье, изо всех сил пнул ее. Но
она лишь чуть сдвинулась, в одно мгновение повернулась ко мне оплывшим
рылом. Сверкнув бесцветными глазками, она так обдуманно и злобно
огрызнулась, что я испытал огромное потрясение, осознав вдруг свое
бессилие. Она чуть не цапнула меня за ногу. Вот тут-то я и не помню... Я
просто нагнулся и осторожно поднял ребенка на руки... Я увидел, что только
что бесцветные, склеротические глазки свиньи-теперь чернильно-сиреневого
цвета, а сама свинья была не белой, а розовато-фиолетовой. Вот тут-то,
Герман Петрович,-сказал я инженеру,-я и не увидел радуги, хотя искал ее и,
по глупости, хотел показать орущему ребенку. В то мгновение и произошла
перекодировка, трансформация моего цветовосприятия... Держа плачущего
ребенка на руках, я почти все вокруг видел в белом и черном цветах. Да,
почти все... Меня поразило другое: я увидел, что лицо ребенка было
какого-то странного, совершенно неизвестного мне цвета. Такого же
потрясающего цвета были деревья в огороде, все еще влажная от дождя трава,
лес за рекой, пролетевшая птица, выбежавшая из дому сестра... Я потом
назвал этот цвет "тау"... И только свинья была фиолетовой...
- Ну, все ясно,-нетерпеливо прервал меня главный инженер.- Это уже
дело специалистов...
Заседание художественного совета закончилось в половине седьмого.
Домой я шел не спеша, с заявлением об увольнении в кармане. Все пока
что было неопределенно. Шел и размышлял об этом казусе на худсовете, что
вдруг перестал слышать Эмму. В конце концов, я понял, почему это произошло:
я был очень заинтересован в том, как и что она говорит в мою защиту,-что и
сам я хотел и мог сказать, но не говорил. Не всегда ведь возможно и надо