"Анатолий М.Климов. Северные рассказы (1950) " - читать интересную книгу автора

Плутов хвастался своею живой покупкой, показывал Майри - дикого хантэ
гостям, служилым людям и челяди.
Все с любопытством осматривали мальчика, ощупывали, смеялись над его
пугливостью и этим озлобляли. С самого детства в его душу вкрались ненависть
и печаль. Когда его оставляли в покое, он забивался в угол и лежал там,
скучая о родине. Ночами видел сны, как он вместе со своим отцом летом ловили
рыбу и потом ели ее сырьем. Видел, как отец брал его с собой на беличью
охоту, как учил сына ставить силки и настораживать лук... Когда его
забывали, он сутками не вылезал из своего убежища, голодал, мучился
неподвижностью и бездельем, но упрямо сидел, ничем не напоминая о себе. А
когда за ним приходили или сам Плутов, или кто из челяди, Майри не выходил,
отбивался, кусался и плакал протяжно и неумело. Там, у себя в тундре, в
суровой земле, он никогда не плакал. Упадет, или располоснет ножом руку, или
его покусает собака, - всегда молчал Майри, ибо знал, что слабые не живут в
этой земле. Отец так учил его:
- Когда собака притащит щенят, вынеси их на мороз и брось в снег. Тот
щенок, который заскулит и поползет к матери - худой, и его нужно убить.
Слабая собака будет, однако! А который молчит или в лес поползет - того
береги пуще всего. Волк, а не собака будет.
А здесь плакал мальчик. Не от боли, а от отчаяния и злобы. Был похож он
в эти минуты действительно на затравленного зверька, который решил дорого
променять свою жизнь. И это особенно нравилось гостям.
- Дикарь!
- Людоед!
- Язычник!
Хором галдела толпа. А он исподлобья глядел на них с пылающей
ненавистью в глазах.
Проведал про него сибирский архиерей. Дошла молва до ожиревшего от
"денного и нощного бдения и моления" миссионерского пастыря о "язычнике" и
"идолопоклоннике" Майри. Призвал он к себе посадского Матвея Плутова и
отпросил остячонка к братьям-монахам в обитель.
Так Майри Ходакам стал воспитанником миссионерской школы.
Шесть долгих лет чах и мучился мальчик в стенах миссионерской школы.
Никакие "слова божьи" не могли смирить и укротить дикое вольное сердце сына
лесов. Наоборот, всякое словопоучение к смирению вселяло в него только
ненависть к этой религии, которая говорит одно, а делает и разрешает делать
другое. Монахи никак не могли заставить "язычника" забыть прежние обиды.
Майри был теперь уже не маленький мальчик, а высокий юноша с голубыми,
как лед, глазами. Он аккуратно делал то, что его заставляли делать.
Регулярно, механически утром и на ночь крестился и шептал молитвы, смысла
которых не знал, а только лишь вызубрил напамять. Дальше этого успехи его не
шли. Монахи жаловались на него старшему брату-миссионеру. Майри сажали в
карцер, секли, накладывали трудные взыскания, но он оставался прежним. Молча
исполнял требы, так же молча отсиживал время в карцере и, поцеловав белую
руку монаха, уходил в семинарский сад.
Летом и зимой он бродил здесь, среди редких деревьев, и попрежнему
тосковал по лесам, по водным просторам, по родному чуму и матери.
Самым любимым другом в его духовной тюрьме была жалкая маленькая
дворовая собака. Он кормил ее, и она всегда ждала его в саду. Бросив ей
хлеба, Майри садился на траву рядом и рассказывал ей о тайге: