"Елена Клещенко. Технонекрофил (Реальность фантастики, 2006 № 2)" - читать интересную книгу автора

обвиненных хороших людей, уволенных, посаженных, изгнанных из страны,
перевоспитанных в родном коллективе? С конца 60-х и до самых последних лет,
когда хорошие люди начали убывать по другим маршрутам - в коммерцию, за
границу по собственной воле, в морг от нелепых случайностей или "возрастных"
болезней, не успев достигнуть этого самого "возраста". Сколько их было,
знает один Всевышний. Почему же его так зацепила ранняя смерть школьного
физика - человека, бесспорно, замечательного, но, скажем прямо, не самого
для него дорогого? История эта поражала идиотизмом, но бывали истории
похуже. Чувство вины? Да чем он был виноват - глупый восьмиклассник, который
ничего не понимал, а хотя бы и понял, ничего бы не смог изменить?
Но почему-то он помнил. Не как прискорбный факт, один из многих в
биографии, а как что-то неправильное, неоконченное. Не всегда, но в те
серо-черные часы между ночью и утром, когда проснувшийся не может больше
заснуть и понимает, что вынужден думать о чем-то важном, - он вспоминал
кабинет физики, штативы на партах, снег в сизых сумерках за окнами, голос
завуча: "Сегодня у вас урока не будет" - и жуткую тишину вместо обычной
радости. И через неделю - Димка в уборной рыдает, будто девчонка, не
реагируя на расспросы и насмешки. Бумагу-то ведь накатала его мамочка... Ну
что я мог сделать? - спрашивал он у темноты, у еле различимых корешков книг,
у фонарного света. Что? Я ведь даже ничего не знал про эту пакость!.. Но
ответа не было, воспоминание повторялось и повторялось, как навязчивый сон.
Может, так и сходят с ума?
Очень может быть. Но у метро не было ни одного торговца, переход тоже
был пустым, если не считать автоматов с газировкой, турникет исправно глотал
большие пятаки, а синий с голубым поезд... нет, он-то как раз не слишком
отличался от своих потомков. Галлюцинация развивалась в строгом соответствии
со своей внутренней логикой. Приходилось следовать логике.
Чего-то в вагоне не хватало. Через некоторое время понял: рекламы на
стенах. Вот тебе и "Денхэм-Денхэм зубная паста": с рекламой казалось тошно,
а без нее скучно. И на схеме линий не было нужной станции, как и трех перед
ней. Добираться придется на автобусе.

У Чернова была отдельная квартира в новом пятиэтажном доме. Он позвонил.
За дверью застучали шаги.
- Здравствуйте, Валерий Алексеевич.
- Вы Санин дядя. Здравствуйте. Заходите.
Чернов шагнул назад, пропуская его в тесный коридор. Моложе, чем
помнился; в желтой майке и домашних брюках, взъерошенные волосы не скрывают
дугообразный шрам надо лбом.
- Извините, что напросился, - вы на больничном... - сказал Александр,
оглядывая коридор. Саня-маленький был здесь однажды. Вот коридор точно
такой, как он помнил. Порядок поистине военный - даже книги лежат в штабелях
как-то особенно аккуратно; полосатый половик, табурет, вешалка и у стены -
мешок с байдаркой и весло.
- Ничего страшного. Мог бы и выйти, да голова разболелась, прямо беда.
Пойдемте чайку попьем, - учитель двинулся на кухню.
- Я брат Зои Павловны, - начал рассказывать Саня, - двоюродный. Вот
приехал в командировку - сам я из Минска, работаю в тамошнем университете на
физфаке. В кои-то веки выбрался племянника повидать.
- А давно не видели?