"Бернар Клавель. Пора волков " - читать интересную книгу автора

- Не говорите так. Я, знаете ли, пережил осаду Доля. В тридцать шестом
году ужас что творилось. Бывали минуты, когда никто уже не надеялся
дождаться конца. Но господь посылает нам такие испытания для того лишь,
чтобы мы научились их преодолевать. Возможно, жизнь в этом краю слишком
легкая, вот люди и изнежились. Поверьте мне, Гийон, из этих испытаний мы
выйдем только крепче и чище.
Матье захотелось рассказать ему о своей жизни, о жене и о других - о
тех, кто умер у него на глазах, потому что кормить их было нечем и ухаживать
за ними некому. Вот спросить бы сейчас у священника, чем прогневали господа
бога те, что погибли ужасной смертью в горящих деревнях, но он не решился.
Он ведь был только возчик. И куда больше привык к лошадям, чем к людям. Он
легко нашел бы слова, если б говорил с лошадьми, но беседовать со
священником - совсем другое дело. А тем более с таким, который до того
красно рассказывает про страну, про людей, про их жизнь, прямо заслушаешься.
А иезуит все говорил и говорил о Конте, каким оно было когда-то, - о
Конте, простиравшемся от Монбельяра до земель епископа Базельского, от
Невшателя до кантона Во, рассуждал то про Савойю, то про Бургундию, так что
вознице вдруг захотелось спросить - уж не на крыльях ли он летает. Сам-то
Матье Гийон в мирные времена исколесил вдоль и поперек этот край, но при
лошадях, запряженных в огромные, доверху груженные повозки. Час за часом,
ценою тяжких усилий поглощал он дорожные версты. И никогда не видел землю
Конте такой, какой она открывалась этому священнику, который будто смотрел
на нее с высоты птичьего полета, когда дороги, деревни, реки, мосты,
возделанные поля и леса сливаются воедино и начинают походить на
человеческое лицо, на котором читаются все горести людские.
Матье понимал не все из того, что говорил священник, но слушать его
было приятно. И речи эти настолько увлекли возницу, что он забыл, куда идет.
Улицы все еще были почти пусты; пока они шли через город к площади
мэрии, им встретились лишь двое-трое горожан да столько же солдат и
ополченцев.
В прежние счастливые времена в такой час на этой широкой площади жизнь
била ключом. Повозки, всадники и пешие, торговцы, работники и ремесленники -
все шли и ехали сюда, едва займется рассвет. В это же утро здесь не было
никого, кроме них троих, и шаги их звонко отдавались в безлюдной пустоте.
Солдат, неподвижно стоявший у входа в мэрию, казался в рассветных сумерках
каменным истуканом. Справа, у стены, дожидалась кого-то огромная,
четырехколесная повозка с поднятыми оглоблями. Ни дуги, ни боковых решеток у
нее не было, а под вылинявшей, плохо натянутой парусиной угадывался груз
бочек и мешков.
Отец Буасси, указав на повозку, заметил:
- Похоже, эту повозку нам придется взять с собой.
Стражник исчез под сводами мэрии и почти тут же вернулся с высоким
сухопарым стариком в черном, наглухо застегнутом плаще и рыжих кожаных
сапогах. Повернувшись к Матье, который никогда прежде его не видел, человек
этот резким голосом произнес:
- Тебе повезло, Гийон. В другом городе тебя бы повесили или
пристрелили. Ты ведь пришел к нам в Сален, не сказав, от чего умерла твоя
жена.
- Но она же не от...
Иезуит крепко сжал запястье Матье и сказал старику: