"Андрей Кивинов, Сергей Майоров. Акула " - читать интересную книгу автора

неизвестно". Правда, жал плечами он для зрителей, сидевших в зале, и для
обвиняемого в клетке; лицом же, обращенным к судье, "гестаповец"
<Переодически употребляемое в милицейских кругах наименование сотрудников
Управления собственной безопасности.> сигнализировал: "Ваша светлость! У
Акулова длинные руки, и он разобрался с "терпилами", не покидая камеры..."
Дело было слеплено на соплях. Якобы он вымогал деньги у мелких
сбытчиков героина, пару раз они ему платили, а потом отказались. Осерчав,
Андрей вышиб дверь в наркоманскую хату и отколошматил хозяина, а хозяйку
хотел отыметь в извращенной форме, но не довел свое намерение до конца по
причине малолетнего ребенка, заплакавшего в соседней комнате.
Доказывалась вся эта лажа только путаными показаниями супругов Новицких
да тройки их приятелей, таких же пробитых наркотов, готовых подтвердить, что
угодно. Слова Акулова и других оперов 13-го отдела на следствии всерьез не
принимались - сговорились, выгораживают друг друга из корпоративной
солидарности и ложно понятого чувства товарищества. Дело трещало и сыпалось,
но "важняк из городской прокуратуры при активной поддержке "гестапо"
исхитрился его "сшить" и утвердил обвинительное заключение, так что, по
зрелому размышлению, Акулов утвердился в мысли, которую поначалу гнал от
себя. Он попал под замес неслучайно, не потому, что УСБ надо план выполнять
по выявлению оборотней, - был сделан заказ. Акулова заказали его же коллеги.
Впрочем, таких, как они, он никогда прежде коллегами не называл.
Слишком благородный термин для продажных ублюдков. Всегда хватало других
слов, матерных.
...Когда выпили треть второй бутылки, разговорились. Как и положено на
милицейской пьянке, - о работе. Точнее, о бывшей работе. Акулов тоже что-то
рассказал, хотя большого интереса к разгоревшейся дискуссии не испытывал. С
тех пор, как транспортный опер, получив свои три года, отправился в Нижний
Тагил, друзей у Андрея не осталось. Разве что Сидоров, которому он взялся
покровительствовать, - но их отношения назвать дружбой можно было лишь с
сильной натяжкой.
- Все, - следователь вытряс последние капли водки, поставил бутылку под
шконку и огорченно заглянул в свою кружку - ему досталось меньше , всех. -
Конец подкрался незаметно. Давайте, мужики, за свободу. Чтоб всем нам скорее
ее увидеть...
В первую очередь, следак подразумевал себя. На воле у него остались
влиятельные друзья, так что, несмотря на тяжесть обвинений и весомость
доказательств, День милиции он рассчитывал отметить дома.
Таких, как он, Акулов ненавидел. Андрей, конечно, нарушал закон, но
делал это только ради того, чтоб очередную мразь, мешающую людям жить,
отправить за решетку. На милицейскую зарплату прожить почти невозможно, так
что приходилось и зарабатывать различными "халтурами", но при этом Андрей
никогда не путал свой карман с государственным, в то время как следак, за
деньги, "разваливал" уголовные дела, выпускал на свободу преступников, а,
попавшись, искренне недоумевал, за что его посадили. Хорошо, что до ареста
они с Акуловым по работе не пересекались. Поначалу Андрей смотрел на
взяточника волком, но чинить разборки типа "я грабителей ловил - а ты, гад,
бабки стриг" воздержался, не желая обострять отношения в камере, где и так
время от времени вспыхивали скандалы. Восемь мужиков, каждый - со своими
проблемами, привычками и "тараканами", принудительно запертые в помещении
площадью одиннадцать квадратных метров, не могут существовать бесконфликтно.