"Владимир Киселев. За гранью возможного (Повесть про войну) [B]" - читать интересную книгу автора

телогрейке, лицо потное, чумазое, а кепка того и гляди с головы съедет,
чудом на затылке держится, в руках заводной ключ. Сын изо всех сил
старается завести полуторку. А она стоит как заколдованная и молчит.
- Да ты свечу посмотри, сынок, - не выдержал Рабцевич и проснулся...
На прошлой неделе отряду сбросили почту: свежие газеты, журналы,
письма. Рабцевичу было сразу десять писем: пять от жены, три от дочери
Люси и два от Виктора. Соскучились, вот и постарались. Жена писала, что
наконец дали его адрес. Дома было все в порядке. Дочь Люся и сын Светик
(так в семье звали меньшего - Святослава) учатся, а Виктор устроился на
работу. Он шофер и получает теперь рабочую карточку. "Нам стало немного
легче..." - писала жена.
Весь тот вечер Рабцевич читал письма. Каждое чуть ли не наизусть
выучил. Начитался - будто на побывку съездил. На душе стало и легко - дома
все в порядке, - и грустно. Нельзя вот сейчас обнять всех родных,
расцеловать.
"А ведь действительно большой стал Виктор. Кормилец", - подумал
Рабцевич, перевернулся на другой бок и закрыл глаза, надеясь уснуть, но не
смог. В хате было жарко и душно, пахло щами и томленой картошкой - хозяйка
за перегородкой гремела посудой. Захотелось курить. Свернув цигарку,
подошел к окну...
На ближнем поле, что начиналось сразу за огородами, увидел лошадь и
человека. Присмотрелся. Человек пахал землю. Рабцевич признал в нем бойца,
недавно пришедшего в отряд, обеспокоился: "Что ж он там делает? И себя и
лошадь загонит, а землю, как положено, не вспашет".
По мере приближения пахаря все отчетливее слышалось понукание, в
котором чувствовались досада и недовольство. Боец чуть ли не лежал на
плуге. Лошадь, широко расставляя дрожащие ноги, шла медленно и тяжело.
"Не иначе бывший горожанин..." Рабцевич торопливо надел безрукавку,
шагнул за порог. Не раздумывая, перепрыгнул через слегу изгороди и
очутился прямо перед бойцом. Спросил язвительно:
- И много ты так намереваешься вспахать?
Боец остановил лошадь, рукавом вытер раскрасневшееся потное лицо...
Гимнастерка на нем - впору выжимать, прилипла к широкой груди. Загнана и
лошадь...
- Да разве много вспашешь на таком заморыше, товарищ командир...
- Тебе хоть показали, как пахать-то надо?
- А зачем бойцу показывать, он и так все должен уметь делать, - браво
ответил горе-пахарь, и на его скуластом лице показалась неуместная улыбка.
Рабцевич решительно оттеснил его от плуга.
- Нет, дорогой, так бывает только у самонадеянных людей, а
нормальному человеку прежде надо подучиться...
Он дал передохнуть лошади и лишь после взялся за рукоятки плуга,
легонько встряхнул вожжи и сказал ласково: - Ну, милая! - И пошел,
оставляя после себя ровную борозду.
Боец сконфуженно почесал голову, пошел рядом, оправдываясь:
- Лошадь попалась норовистая...
- Ты вот лучше смотри да на ус наматывай, - строго заметил Рабцевич.
- Видишь, как я держу рукоятки? Их надо немного приподнимать, иначе лемех
уйдет в самую глубь и будет не пахота, а мука, да и лошадь не выдюжит. Но
и не слабо надо держать, а то чертить землю будешь - и все... И помни,