"Вадим Кирпичев. Трудно быть Рэбой (продолжение романа Стругацких "Трудно быть богом")" - читать интересную книгу автора

ход самые примитивные трюки.
Сладко улыбнувшись, дон Рэба утерся платочком (спасибо великому
прогрессору Румате), на миг задумался и оставил платочек в руке. Безделица,
казалось бы, тряпица, ерунда, а на самом деле совершенно незаменимая для
министра вещь, особенно если он собрался предложить умнику или книгочею
помочь властям.
Дон Рэба разливался о своих идеалах, о возможной работе плечом к плечу
с Руматой, а платочек держал наготове. Книгочеи и их приспешники - люди, без
сомнения, образованные, можно сказать, светочи мысли, друзья мудрости, но
стоит им услышать о сотрудничестве с властью -куда что девается: они
начинают себя вести подобно взбесившемуся двугорбому зверю из диких пустынь.
Румата оказался человеком со вкусом.
- Там посмотрим, -только и сказал он, но в удовольствии презрительно
скривить губы и всем видом показать "тоже мне сотрудничек выискался" себе не
отказал.
Примитивная ловушка захлопнулась. Руматовская гордыня вцепилась в
возможность красиво уйти, как нищий в золотую монету. Дубовая, стянутая
двумя медными полосами дверь грохнула и, как пробка бутылку, навеки
закупорила для ушедшего молодца смысл и результат состоявшегося поединка, в
котором каждый пытался заглянуть под маску противника.
Из-за деревянной панели послышался легкий стук, после чего стена
медленно поползла в сторону. В темном провале за спиной министра показалась
фигура в черном.
- Я насчет адова посланца, господин первый министр.
Голос был совершенно без интонаций. Мертвый голос.
Приятная улыбка соскользнула с губ дона Рэбы.
- Ответа надо ждать, мерзавец! Да я велю все жилы вытянуть, все кости
переломать, клянусь Святым Микой! Вон!
Стена бесшумно вернулась на место. Всесильный министр Арканара ухватил
арбалетную стрелу, почесал себя за воротником и принялся расхаживать из угла
в угол, обдумывая ситуацию.
Кого ему напомнил Румата? И какое это имеет значение? Догадался ли он,
что здесь в действительности происходит?
Острое чувство времени, часто и ошибочно называемое чувством опасности
и почти никогдане подводившее первого министра, безжалостно подсказало: это
конец. Все - история закончилась. Он вспомнил презрительное, гневное
выражение на лице Руматы, снисходительный кивок его головы, остекленевший
взгляд. После таких взглядов долго не живут. А ведь нервишки у благородного
дона Руматы ни к черту, дрянь нервишки, нервишки человека, до которого
наконец дошло, кто во всем виноват. А как взвился, когда я его призвал к
сотрудничеству! Мальчишка! Мечтатель. Сопляк. Ведь не понял он ничего.
Наверняка пойдет себе как ни в чем не бывало вновь спасать никчемных
друзей-книгочеев, умно рассуждать, в забаву махать мечиками да презрительно
кривить аристократическую физию на общую мировую вонючесть. Цена же такого
разговора - жизнь. А может быть, и гораздо выше...
Жизнь... Чья жизнь?
Короткая, толстая арбалетная стрела, которой дон Рэба почесывал спину,
с хрустом переломилась в хрупких на вид пальцах первого министра. Министр по
очереди взвесил на руке обломки стрелы: один - с наконечником, второй - с
опереньем. Потом оба обломка стрелы полетели в угол.