"Анна Кирьянова. Охота Сорни-Най (журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

стыдные сны, в которых он брал ее за руку, близко смотрел в ее красивые
серые глаза, обнимал за плечи... После этих снов Егор чувствовал счастье и
какую-то смутную неловкость, как будто он без спроса позволил себе что-то
лишнее, интимное. После этих снов Егор становился с Любой подчеркнуто-вежлив
и отстранен. Ему казалось, что девушка догадывается о его чувствах и
желаниях; она пытливо смотрела на него, тихонько улыбалась, накручивая на
палец пряди светлых волос... Егор старался заставить себя думать о ней как о
прекрасном товарище по спортивным походам, о хорошем друге, который всегда
готов помочь, об отличной студентке и комсомолке; не очень-то это
получалось. Но Егор дал себе слово - он подойдет к Любе и поговорит с нею,
когда получит диплом. Поговорит не так, как обычно они общаются на
студенческих вечеринках и в походах, а так, как показывают в итальянских
фильмах: нежно и страстно, властно и мужественно...
...В мечтах о Любе Дубининой Егор чуть не проехал свою остановку. Он
спохватился, когда хриплый голос водителя из вечно неисправного динамика
проорал:
- Площадь Труда!
Протиснувшись к выходу через плотную массу людей, Егор выскочил из
вагона. Метель усилилась; белые змеи поземки извивались у ног, ветер бил в
лицо, пришлось опустить уши шапки. До серого помпезного здания было рукой
подать, но в вестибюль юноша вошел совершенно заледеневшим. Суровый
милиционер выдал ему пропуск в обмен на паспорт, который изучал чрезвычайно
долго, сравнивая фотографию в документе с краснощеким от мороза и ветра
лицом студента. Наконец махнул рукой и дал полоску бумаги с выведенным
четким почерком номером кабинета.
Дверь оказалась распахнута настежь. Егор для порядка постучал и вежливо
спросил:
- Можно?
- Здравствуйте, Егор Михайлович, - официально ответил сидящий за столом
седовласый мужчина. Хотя он был абсолютно седым, лицо у него было молодое и
подвижное. Особенно черные густые брови, которые так и ползали по широкой
физиономии, как две большие гусеницы.
- Догадываетесь, зачем мы вас вызвали? - мужчина показал на стул, и
Егор осторожно присел.

Майор выжидающе смотрел на студента. Он много лет проработал сначала в
НКВД, потом в КГБ; много, очень много людей прошло через его кабинет. Он
знал, что человек испытывает страх и растерянность, припоминая все свои
делишки и промахи, судорожно пытаясь понять, для чего его пригласили
(привезли, приволокли) к этому страшному человеку, который обладает
неограниченной властью над его бедной жизнью. Иногда люди сами начинали
рассказывать о своих прегрешениях, мнимых и истинных, приплетая множество
друзей и знакомых. Страх - великая штука, куда более действенная, чем боль.
Пытать, конечно, тоже приходилось, но Николаев не был садистом или палачом;
только в самых крайних случаях запирательства прибегал он к мешочку с песком
или ударам по гениталиям. Он неохотно занимался этой неприятной частью своей
работы; его следовало довести до этого упорным запирательством или наглым
поведением. Наглецов, впрочем, он видел в своем кабинете чрезвычайно редко.
Обычно это были ненормальные, которых потом отправляли в специализированные
больницы. Майор Николаев был в душе психологом. Он использовал человеческие