"Екатерина Кинн, Наталия Некрасова. Самое тихое время города " - читать интересную книгу автора

не попадет он уже домой? Нет уж. Он влез в набитый вагон - и почему это на
"серой" линии вечно народу не протолкнуться? - и, уцепившись за поручень, за
каким-то хреном поехал домой кружным путем - до "Менделеевской", через
"Новослободскую" по кольцу до "Парка культуры". И всю дорогу был в ступоре.
Отпустило только дома. Руки затряслись сразу же, как только он поставил
коробку с кубком на подзеркальник в прихожей. Он бесцельно кружил по
квартире, то садился, то снова вскакивал, не находя покоя, хватался то за
одно, то за другое, пока наконец не вытащил из картонки кубок. На нем взгляд
как-то остановился, и Андрей обрел способность размышлять и действовать
целенаправленно.
Он отыскал в серванте бутылку румынского красного вина "Старый Замок",
сделал пару бутербродов с ветчиной - не поленился, украсил петрушкой и
маслинами, водрузил на резную деревянную доску и уселся в комнате за стол.
За окном уже стемнело, и Андрей, подумав, поставил на стол подсвечник и
зажег торчавшие по разным углам свечки. И сразу неприглядный бардак в
мастерской превратился в творческий беспорядок, загрунтованный холст на
мольберте таинственно замерцал из полумрака, небрежно брошенные кисти и
тряпки перестали раздражать...

А мне все видно из полумрака зеркала. И мне нравятся свечи в этой
мастерской. Природа света все меняет. Не вздумайте работать цветом при
электрическом освещении! Особенно если над головой у вас противно верещит
проклятая газосветная трубка. В ее свете все лица кажутся
трупно-фиолетовыми, а люди перестают походить на людей. И, конечно, дело
ваше, можете делать карандашные наброски или марать бумагу углем под
стоваттной лампочкой, но Андрей предпочитает свечи. Поэтому они и понатыканы
у него по всей мастерской. Вообще-то их больше сотни, но он редко зажигает
все. Обычно хватает сорока или около того.

В колеблющемся свете свечей кубок замерцал. Как будто он был доверху
налит неярким светом. Андрей полюбовался и налил в кубок вина.
Прозрачно-красная жидкость в перламутровом ониксе сделалась радостно-алой.
Он поднес кубок к свече, по-детски радуясь, что не пожмотился и что кубок
теперь его. Огоньки свечей и кубок отражались в полированной поверхности
стола, как в темном зеркале. И в зеркале тоже. В нем смутно отражался и сам
Андрей. Он критически смерил себя взглядом. Но в этом освещении - вполне
ничего - высокий шатен с физиономией хоть и некрасивой, но приятной, в
джинсах и свитере. Романтический сумрак и колеблющийся свет делали отражение
похожим на старинный портрет, и даже лицо в зеркале казалось красивым и
значительным.
- Прозит! - сказал он, поднимая кубок и кивая своему отражению. -
Гаудеамус игитур!
Наливая вторую порцию, он снова глянул в зеркало. Из темной глубины
смотрел Черный Принц с красной розой в руке. Андрей замотал головой и
торопливо вылакал вино. Поднял взгляд. Выдохнул. В зеркале отражался только
он сам, собственной бледной персоной, с опустевшим кубком в одной руке и
надкушенным бутербродом в другой.
Вот только на подзеркальнике лежала красная роза на длинном стебле.
Он стиснул розу в ладони. Шипы вошли в кожу.
Больно.