"Анатолий Ким. Лотос" - читать интересную книгу автора

прошлого, как мог он сам, сидя рядом с нею; он опоздал, не успел вымолить у
нее прощения, теперь уж мне не объяснить ей, ради чего я мучился и мучил ее,
лишь с отчаянием думал он.
А мать видела полоску света сквозь узенькую щель, и эта щель сквозила в
ее глазах меж неплотно прикрытых век, она слышала глухие запредельные голоса
говорящих людей, и отдаленное пение Хора Жизни, и снежный шорох налетающей
пурги, и хрустальные перезвоны льдинок в море, где начала зарождаться шуга.
Мысль умирающей женщины уже не отличала время близкое от далекого, и все,
что возникало в ее памяти одно за другим, уже не принадлежало прошлому или
настоящему - было свободным от власти времени.

СЫНОК, ГДЕ ТЫ? СЛЫШУ ТВОЙ ГОЛОС. У МЕНЯ... ТУТ СОВСЕМ ТЕСНО СТАЛО, В

СТЕПЬ, В СТЕПЬ МНЕ ХОЧЕТСЯ. ТАМ, В СТЕПИ, БЕЛЫЙ ДОМИК СТОИТ, ЗЕЛЕНОЙ
КРАСКОЙ

СТАВЕНКИ ПОКРАШЕНЫ. СКОЛЬКО ЛЕТ МНЕ ДАДУТ ПРОХОЖИЕ? ДА ВОТ, ДУМАЮ, ЧТО
НЕ

БОЛЬШЕ ДВАДЦАТИ. А ТЕБЯ ВСЕ НЕТ, НУ КУДА ЖЕ ТЫ ЗАПРОПАСТИЛСЯ, СЫНОК,
РАЗВЕ

ДОРОГА-ТО К СТЕПИ НЕ ЗА ОВРАГОМ? ОХ, ПРОБЕГАЕШЬ ТЫ ГДЕ-ТО, А ПРИДЕШЬ, И
МЕНЯ

УЖЕ НЕТУ. И ПОПЛАЧЕШЬ ТЫ, ГОРЬКО ПОПЛАЧЕШЬ, ГЛЯДЯ НА СТУЛ, ГДЕ Я
ПОСЛЕДНИЙ

РАЗ СИДЕЛА... Так вот же он, рядышком. Вот он, ясноокий, в светлом мире
сидит под деревом, ну конечно, он. Весь замурзанный, в рубашонке одной,
землю ест. Сынок, что же ты глину сосешь? Вот ты дуралей какой, вот землеед
несчастный мой! Сиротинушка... Подошла и взяла его на руки. Подбородок весь
в глине, стянула быстро с себя косынку, вытерла - подбородок стал белым. Он
близко смотрит на нее. В глазах ни ласки, ни радости. Бог наградил его
ЧУЖИМИ ГЛАЗАМИ. Но вот он обнимает ее тонкими теплыми ручками за шею - и уж
так стиснул, что дышать нечем. Ох, помогите, караул! Что же это ты делаешь?
Больно, ах, больно-то как!
Степь! Где-то за оврагом дорога к ней. Во-он идут волы, будто на месте
топчутся. Нет, сюда вам нельзя. Почему этот мужчина на моего сына похож?
Может быть, это он? Или тот, который должен встретить меня и проводить?
- Мать, бедная ты моя... Ну, здравствуй, узнаешь меня?
Лохов с болью и надеждой всматривался в серое одутловатое лицо,
торопливо и бережно приглаживал седые волосы и снова с надеждою заглядывал в
ее чуть приоткрывшиеся глаза. Но они были мутны, рыжеватые зрачки то и дело
уходили вверх и с видимым усилием, как бы нехотя возвращались назад, к
свету. И наконец ему показалось, что в глазах матери что-то брезжит, едва
уловимый ток чувства ощущается в них, и тогда сын осторожно поднял ее левую,
здоровую, руку и припал к ней. Он целовал эту исхудавшую старушечью руку, на
которой так страшно обозначились провалившиеся борозды меж вялыми жилами и
кожа сморщилась. Ее знакомые красивые руки, когда-то белые и полные... Он