"Анатолий Ким. Детские игры " - читать интересную книгу автора

выдерживали, и она с визгом удирала к бабушке, волоча за собой конец
веревки. Мне убегать было некуда, к тому же хотелось славы. Я принимал все
муки, стиснув зубы, и лишь в самые нестерпимые минуты, когда нельзя уже было
выдержать, прятал лицо в медвежий мех и тихонько плакал. Несмотря на это,
Валерка оставался довольным мною.
Быть может, наши игры были излишне воинственны и жестоки, но нам ли
было об этом судить, ведь только что прошла самая страшная из всех
человеческих войн. И мне почему-то кажется, что, если бы нам было дано
доиграть в свои игры, мы стали бы намного лучше, освободившись в них от
скверны жестокости, занесенной в наши детские души ураганом прошедшей войны.
Хорошо было после всех этих нелегких испытаний ужасом пить чай в
большой комнате, вкусный чай за круглым столом, возле маленькой Валеркиной
бабушки, угощаться ее вареньем из нескончаемых чудесных баночек. Бабушка
всегда сажала рядом с собой Фому и с особым усердием закармливала его: отец
у Фомы был известный в поселке пьяница, в доме полно детей, семье жилось
тяжело. Фома молча опустошал розетку за розеткой смородинное и клубничное
варенье, влажно краснея при этом и удовлетворенно хлюпая носом. Бабушка
быстро-быстро, словно мышка, жевала провалившимся ртом и кротко моргала
старенькими, мокрыми глазами в розовых ободочках. Ей было все равно,
предатель Фома или герой, она знай накладывала ему полные розетки
рубиново-красного варенья, которое присылали ей в посылках из далекого
Подмосковья.
После чая мы возвращались в нашу "медвежью" комнату и, если на улице
по-прежнему мела пурга, оставались в ней до вечера, стреляя из маленьких
пушек по бумажным корабликам или дразнили черного кота Цыгана. Этот кот был
большой чудак и самодур, с излишне раздутым чувством собственного
достоинства. Он, например, вовсе не ел рыбу, считая, что ее слишком много на
Камчатке, - пускай собаки жрут. Стоило хотя бы нечаянно оказаться вблизи
него или с самыми дружескими чувствами протянуть к нему руку, как он
размахивался и сердито бил лапой. Когти при этом он не стеснялся выставлять.
Но если ему вдруг вздумалось, скажем, перебраться с дивана на подоконник и
между этими двумя точками оказывалась удобная третья, к примеру рыжая голова
Фомы, то Цыган без всякого колебания совершал прыжок через всю комнату, по
пути используя рыжую голову в качестве трамплина. Подобное кот неоднократно
проделывал и со мной, так что у Фомы и у меня на стриженых наших макушках
бывали совершенно одинаковые царапины. Собак Цыган не боялся: увидев
пробегающего по улице камчатского ездового зверя с крупного волка ростом, он
черным привидением кидался на него, бесшумно соскользнув с крыльца или с
подоконника, и ослабевший от страха пес удирал во весь дух, завывая на бегу
и позорно поджимая хвост.
Пурга иссякала, как иссякает любая злоба и неистовство, мы снова
выбегали на улицу. Наши зимние игры были неисчерпаемы по возможностям
благодаря обилию камчатского снега. После многодневной пурги нам особенно
интересно было взглянуть, каким стал мир на этот раз. Снегу наваливало порой
выше домов, мы могли кататься на санках и лыжах с этих новых гор, проезжая
по крышам меж теплых труб, из которых валил пахучий дым наших домашних
печек. На крутом склоне сопки снегу накапливалось столько, что он
обрушивался от собственной тяжести, и оставшаяся часть вздымалась сверкающей
белой стеной, образуя по всему склону высокие обрывы. С этих обрывов можно
было спрыгнуть и вниз, в бездонном сугробе пробить своим телом глубокую