"Александр Хургин. Ночной ковбой (сборник повестей и рассказов)" - читать интересную книгу автора

- Конечно, прорвемся. - И она сначала засмеялась беспечно и беззаботно,
как смеются лишь в раннем детстве, а потом вдруг сразу заплакала.

Желание

И с тех пор не было у Михайлова никаких посторонних желаний. Он хотел
иногда только есть и пить и больше, и чаще всего хотел спать. А сверх этого
совсем ничего не хотел. Ну или, может быть, почти совсем ничего. Потому что
одно пламенное и заветное желание у него все-таки в запасе было. И сидело
оно, это желание, где-то глубоко в Михайлове, в его недрах, и вспоминал он о
нем, о своем этом неизъяснимом желании, в редких и крайних случаях, хотя и
постоянно. А желание это было такого характера - Михайлов желал как-нибудь
очутиться в стране Австралии, чтоб, значит, при помощи этого забыть и
стереть из памяти свою жизнь, и свою жену, и вьетнамца, и ту работу, которую
он делал много лет из года в год и которую не любил ни одного дня, а потом и
боялся ее и ее неоправданных и непоправимых последствий. А почему ему
взбрела в голову именно Австралия, так он и сам думал - почему? Просто,
наверно, далеко она размещалась, эта страна Австралия, и Михайлов совсем
ничего про нее не знал, кроме красивого названия, которое запомнил навсегда
из пройденного курса средней школы. А больше про Австралию он ничего не знал
и, наверно, потому туда стремился всей душой и телом подсознательно. А
может, и не туда он мечтал и надеялся попасть, а хотел исчезнуть отсюда,
чтоб, значит, не быть тут больше никогда. И это единственное пустое желание
Михайлова отличало его от остальных одушевленных представителей живого мира,
населяющих необозримые просторы страны от конца и до края.
А раньше, до того переломного момента, как Михайлов ушел с работы и от
жены, у него скорей всего бывали и иного направления желания, но какие они
были и сколько их было - много то есть или мало, - Михайлов давно уже не
помнил, да и не вспоминал никогда, и потребности у него такой - вспоминать -
не возникало, потому что ничего хорошего и радостного из прошлой его жизни
не сохранилось у Михайлова в памяти и не задержалось, а сохранилось только
все плохое, принесшее ему когда-нибудь зло. Такие у него, видно, были
природные свойства памяти и мозга - не запоминать все светлое и хорошее, а
запоминать одно лишь плохое. А может, и правда, не было у него ничего
такого, что надо было бы запомнить раз и навсегда и иметь при себе в
качестве приятных воспоминаний о прожитом отрезке жизни. И вот помнил
Михайлов, например, как лежал под белой простыней его напарник или что жена
ему изменяла с вьетнамцем. И до этих пор не мог он постигнуть, почему она
это делала именно вот с вьетнамцем, а не с лицом какой-нибудь более
привычной в их местности нации или народности. И ведь расовыми
предрассудками никогда Михайлов не страдал, потому что даже и евреев он
считал за таких же людей, как и все и ничем не хуже других, а это его добило
и доконало - то, что вот с вьетнамцем, хотя и понятно ему было, что разницы
нет существенно никакой и не в этом трагическая суть дела и происшествия. А
то, допустим, как они с женой познакомились и встретились, память Михайлова
в себе не удержала, и теперь восстановить это он, если бы и захотел, то
никак не мог бы. Помнил Михайлов, что был он когда-то демобилизованным из
рядов Советской армии воином в звании рядового и никакой жены у него тогда
не было, а потом она появилась и долго была, а потом был вьетнамец, и ее
опять не стало. Сразу, в один прекрасный день, не стало у него жены,