"Александр Хургин. Ночной ковбой (сборник повестей и рассказов)" - читать интересную книгу автора

сильно она сомневалась, что может получиться у них какое-то более-менее
праздничное веселье при нынешней их нехарактерной жизни и натянутости
отношений, возникшей из-за того, что Вовик из излишне часто говорил Даше о
своей к ней большой любви. И:
- Я, - говорил, - тебя люблю и буду любить вечно и дальше, и мне в этом
твои удаленные органы помехой не служат. Но я ж, - говорил, - мечтаю, чтоб и
ты тоже меня ответно любила, что с моей стороны естественно.
А Даша говорила:
- Вовик, я не могу.
А он спрашивал:
- Почему?
А она говорила:
- Болит у меня там все, внутри.
И Вовик поначалу легко и с чувством глубокого понимания принимал и
переносил такое свое ложное положение при Даше и держал себя в достойных
рамках. Он только через некоторые промежутки времени опять спрашивал у нее
как бы ненароком и невзначай про то же самое, наболевшее, а она опять
отвечала ему, что пока еще, к сожалению, не может. И Вовик говорил ей и
объяснял, что это же не прихоть его и не детский каприз и что ему любовные
узы с ней нужны и жизненно, можно сказать, необходимы два раза в неделю. Для
деятельности и функционирования организма.
- Про это, - говорил, - и журнал "Здоровье" постоянно на своих
страницах пишет.
А Даше нечего было ему на такие серьезные доводы ответить, и она
уходила, выбрав подходящий момент, в кухню и сидела там в одиночестве и сама
с собой. И подобный образ жизни и Дашиного поведения, конечно, поневоле
накалял атмосферу семейного очага и нервную систему Вовика, а никакого
действенного пути разрешения возникшей напряженности не находилось у них до
поры до времени и не предвиделось. И однажды, на исходе такого
безрезультатного разговора, когда Даша снова, в какой уже раз произнесла "не
могу я", Вовик ей ответил, что он очень хорошо ее понимает и сочувствует
такому факту, что у нее внутри все болит, но есть же, сказал, на свете и
другие общепринятые нормы и способы интимных контактов между людьми. И Даша,
конечно, поняла с полуслова, на что именно он намекает и что подразумевает
под этими намеками, но виду никакого не подала, потому что подумала об этом
и вообразила себе все в деталях и в мелочах, и от одних уже мыслей ее
затошнило так, как перед первой операцией тошнило в коридоре больницы. Хотя,
конечно, это и не являлось для нее чем-то новым или неприемлемым, и делала
она это в своей жизни не один раз и не два и с большим удовольствием и с
радостью, но то ведь бывало у нее с Сергеевым, и с ним все само собой
получалось и происходило. Он, Сергеев, и не заикался никогда на эту тему и
не вспоминал, а ее саму туда, к нему, тянуло и влекло непреодолимо. А с
Вовиком она не могла почему-то себе такого позволить и разрешить. И может,
лишь потому не могла, что вырезали из нее все, и лишилась она этих присущих
женских чувств и желаний начисто, а может, и не потому. Но не могла.
Неприятно ей было органически даже представить такое. И Вовик, видя, что не
идет и не складывается у них конструктивный разговор по душам, отпустил ее
до наступления вечера в любимую кухню, на покой, и перед тем, как спать
начали они укладываться, он еще к этому отложенному разговору возвратился и
стал уговаривать Дашу ласково, по-доброму и по-хорошему - ну, чтоб