"Александр Хургин. Ночной ковбой (сборник повестей и рассказов)" - читать интересную книгу автора

люди. А потом мать рассказывала собравшимся и гостям смешную историю про то,
как привязывала она в детстве своего Лешеньку старым чулком к кровати.
- Надо было мне, - говорила, - допустим, в магазин сбегать за хлебом
или еще за чем в хозяйство, ну, я привяжу его чулком за ногу и узлов много
понаплету и поназавязываю - один на одном - и иду, значит. А покуда он их
все своими пальцами неуклюжими осилит и пораспутывает, я и вернусь. И с тех,
значит, детских пор, - говорила, - он у меня такой упорный. Вот и институт
закончил в городе, и на инженера выучился с отличием, и все своим умом и
трудом, и начальником теперь работает главным, и вышел, значит, как
говорится, из грязи в князи.
А спустя короткое какое-то время после этих вышеназванных событий он,
Компаниец, свою солидную работу и должность потерял. Вернее, не потерял, а
его убрали с глаз долой. Уволили то есть. И не потому, что он не
соответствовал как-нибудь занимаемой им должности или развалил порученный
участок работы, а просто его подставили в нужный решающий момент и сделали
козлом отпущения в производственной травме со смертельным исходом. У них на
заводе тогда человек трагически погиб, на прессе трубу высоким давлением
оборвало, и его по голове сзади ударило, трубой этой. Ну и раз такое дело,
засчитали тот случай как травму на механизме, и, конечно, виноватым в ней
оказался главный механик. Компаниец. И его, значит, чтоб других
руководителей среднего звена сохранить, сняли с занимаемой должности в
качестве меры пресечения и административного воздействия. А дело в
прокуратуре потом постепенно замяли, как и обещали ему, и закрыли. И
Компаниец оказался без работы и ни с чем, но не пропал, а вскорости
устроился в какую-то шарагу тоже главным механиком, потом перешел он по
переводу в универмаг "Приднепровский" главным уже инженером, а потом занял
пост начальника монтажно-демонтажного управления. И туда именно, в это
управление, он Рындича и принял на работу после лагеря и несмотря на его
судимость, и в "Мехмаш" свой следом за собой увел, своим заместителем, а он,
Рындич этот, вот, значит, какую подлую вещь в отношении его позволил себе
выкинуть и сотворить. Причем без всяких и каких бы то ни было веских причин
и поводов. Он и в институте, Рындич, без причин к Компанийцу с презрением
относился и за колхозника его держал и за жлоба. Они все, сотоварищи его по
науке и по общежитию, так к нему относились, к Компанийцу, незаслуженно. С
самых первых студенческих дней учебы, когда в село их, весь первый курс, на
уборку овощей загнали, и произошел там такой разговор вечером в общей
мужской спальне, треп на производственные темы. Что-то они все про
литературу говорили и про поэзию, а Компаниец, само собой разумеется, сидел
и молчал в углу, ничего в этом предмете не понимая и не разбираясь. И вот
Рындич к нему, значит, обратился зачем-то и спрашивает:
- Ну, а вы, мистер, что можете сказать о Мандельштаме?
А Компаниец говорит в шутку:
- Могу сказать, что он еврей.
- И все? - Рындич говорит.
А Компаниец отвечает:
- Да. Все.
И после этого беспредметного и пустопорожнего разговора, которому
Компаниец и значения ни малейшего не придал и забыл его через полчаса, ну
как что-то такое отрезало. Он, Компаниец, с ними и так, и по-другому, и
по-всякому, и колбасой их домашней кормил из посылок, и вообще всем на свете