"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

Двери лифта поехали и сомкнулись. Уперлись резиной одна в другую. Стало
темно. Совсем. Только щель света по вертикали. Между створок. Медленный
скучный подъем. Откуда-то сверху вниз спускается ровный гул подъемной
машины. И заполняет собой кабину. И в ней становится тесно. И душно.
Приближаются голоса. Приближаются, приближаются, звучат в десяти сантиметрах
от лица и начинают удаляться, оставшись внизу, на каком-то предыдущем этаже.
Кажется, что лифт движется очень давно. Уже невозможно вспомнить, когда
началось его движение. Говорят, время растягивается (или сжимается) от
наркотиков. От лифта, выходит, тоже. Или это от движения. От любого
движения. В лифте, поезде, метро, трамвае. Бывает, что едешь-едешь,
едешь-едешь, а на часы посмотришь - минуты не прошло. Время отстает от
расстояния или расстояние обгоняет время.
В гуле лифта голова начинает болеть по-настоящему. Боль нарастает
медленно. Но нарастает. Чему темнота только способствует. Зато глаза в
темноте отдыхают и даже что-то видят. Что-то различают. Ободранная полировка
стен, разбитый фонарь на потолке. Сожженные кем-то кнопки, переговорное
устройство. Почему-то думается, что в этой кабине, если случится, долго не
протянешь. Поскольку даже сесть здесь нельзя. На полу - лужа. Лифт у нас не
только бесплатный транспорт, но и бесплатный туалет. Хотя горлифт уже
потребовал плату за ремонт механизмов. Надо кому-нибудь брать деньги и за
использование кабины в качестве сортира.
Кстати, возможно, сильнее голова начала болеть от запаха. Но от чего -
теперь неважно. Теперь важно другое. Доехать до своего восьмого этажа.
Доехать и выйти из этой утлой подвесной коробки на свободу. То есть на
лестничную площадку. И открыть дверь, и войти в квартиру, и снять обувь.
Лечь и полежать на спине без подушки. И без движений. Иногда это помогает. А
если нет - придется выпить таблетку. Таблетка - последнее дело. На таблетках
долго не живут. И зависеть от них - кому это нужно и может нравиться?
Таблетки в аптеках сегодня есть, завтра их нет или их перестали выпускать,
заменив новыми, более совершенными, но не снимающими боль. Надо на себя
надеяться и на силы своего организма. Впрочем, сначала нужно доехать.
Кажется, осталось немного - этажа три, максимум - четыре. Но может быть, что
и больше. Хотя - больше не может. Потому что не только глаза привыкли к
темноте, уши - к гулу, но и обоняние притерпелось к запаху. А быстро это
произойти не могло. Для этого нужно было какое-то значительное время. И,
значит, оно прошло.
Где-то в подъезде взлаяла собака. Это Пальма. Ничья дворняга, которую
все подкармливают. А она отрабатывает еду тем, что лает, видя незнакомого
человека. И еще она раз в полгода рожает по десять щенков, которых кто-то
топит или девает куда-то еще, оставляя Пальме одного самого крепкого. И она
его кормит и за ним ухаживает, так как от природы Пальма - хорошая мать.
Хотя об исчезающих щенках она не слишком скорбит. Может, она просто дура.
Многие хорошие матери - дуры. Лай удаляется, но не стихает. Пальма лает
довольно громко. Да еще многоэтажный колодец подъезда отражает ее лай
наклонными лестничными маршами, создавая глухое рваное эхо.
И вот, кажется, началось торможение. Кабина замедлилась, дернулась
вверх и зависла. В голове что-то взвыло. Пауза. Тихо. Состояние покоя. Если
б еще не боль. С визгом и каким-то стеклянно-металлическим скрежетом
разъехались двери. Светом резануло по зрачкам. Свет в подъезде тусклый, но