"Александр Хургин. Какая-то ерунда (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

старшего товарища старушки и пошел с предельно возможной в его положении
быстротой, не разбирая дороги. Да и зачем ее разбирать? Она и так была вся
разобрана, разбита и перекопана. Он пошел по этой дороге, чтоб не обидеть
старушку ослушанием и, возможно, догнать того молодого человека в вареном
костюме с расческой, торчащей из модной сумки и, может быть, если
потребуется, пойти с ним вместе бок о бок и достичь заветной цели в наиболее
короткие сроки и с наименьшими человеческими затратами, и очень даже
возможно - без человеческих жертв.
А старушка, когда он скрылся из виду в пыли, упала в канаву, которой
была перекопана дорога поперек своему главному направлению, то есть другими
словами - перпендикулярно. Но все равно она не попросила помощи путем
кричания "помогите", а стала сама, собственными силами, безуспешно
выкарабкиваться на поверхность, а ей мешала гантеля в авоське в складках
одежд. И она срывалась на дно. А гантелю не бросала - гантеля ей незаменимо
должна была понадобиться для поддержания устойчивого равновесия после
победного броска из канавы на поверхность земли, когда снова надо будет идти
под ветром, мурлыкая неувядающий "Интернационал". Если, конечно, раньше не
приедет экскаватор и не завалит своим бесчувственным железным ковшом канаву
вместе с упавшей в нее по ошибке старушкой, а асфальтоукладчик не
заасфальтирует эту канаву под стать окружающей ее дороге с современным
твердым покрытием. Но даст Бог, этого не произойдет. Старушка, во всяком
случае, надеется на самое лучшее, презрительно игнорируя факт падения на
зыбкое дно канавы. Она уже так наловчилась надеяться на самое лучшее в
будущем, что никакая канава, никакой глубины и ширины преградой ей не
является, тем более что будущего у старушки, считай, ничего не осталось, и
бояться ей теперь совсем нечего.
А из окон домов, возведенных вдоль всей дороги в виде микрорайона
"Черемушки" продолжали выглядывать лица - те лица, что уже проснулись и те,
что еще не спали. Они выглядывали и смотрели с интересом и восхищением, и
было их страшно много. И они говорили:
- Ну бабенция! Цирк, шапито, умереть.
И некоторые из них, из этих выглядывающих и смотрящих лиц, держали пари
на большую бутылку водки - вылезет старушка до вечера или нет. Или там и
останется, пока не приедет экскаватор и с ним асфальтоукладчик. А экскаватор
рычал на молодежных стройках, отсюда невдалеке. Он строил светлое завтра в
недостаточно светлом сегодня. Но и темным, конечно, "сегодня" назвать
нельзя. Темным можно назвать одно лишь темное прошлое, потому что оно прошло
и покрылось мраком и тьмой. Потому-то оно и темное и будет всегда темным, и
каким же еще оно может быть? Трудно себе представить или вообразить наше
СВЕТЛОЕ ПРОШЛОЕ. Вот и старушка вам то же скажет и с охотой подтвердит, что
прошлое было абсолютно темным. Как зал перед началом фильма, когда свет уже
потушили, а кино еще не начинается. Замешкался киномеханик у себя в будке
или он просто запил с горя. Или - с аванса, что тоже повод. А сторож
кинотеатра, точно так же, как и директор, не умеет пускать кино. Не обучены
они оба. И не входит это в их прямые обязанности по долгу службы. Потому что
в обязанности директора входит только осуществление руководства даванием
кассового плана в рублях хоть умри, а сторож имеет обязанность, вытекающую
из наименования его древней и мужественной профессии, то есть он сторожить
обязан объект, а кино пускать всем подряд без разбору - это шиш с маслом в
собственном соку, как говорят в гуще народных глубин. Ну вот и бывает такое,