"Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне" - читать интересную книгу автора (Раззаков Федор)ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ЛУКАВЫЕ ИГРЫ1975 год Высоцкий встречал дома у кинорежиссера Александра Митты (Рабиновича), который работал на «Мосфильме» (снял фильмы: «Друг мой, Колька!», 1961; с А. Салтыковым; «Звонят, откройте дверь», 1966; «Гори, гори, моя звезда», 1970; «Точка, точка, запятая», 1972). Еще в процессе работы над последней картиной Митта загорелся желанием снять фильм про эпоху Петра I по сценарию Юлия Дунского и Валерия Фрида (тех самых, что написали сценарий к фильму «Служили два товарища» с Высоцким в роли поручика Брусенцова). В этом сценарии речь шла о судьбе прадеда А. Пушкина — арапа Ибрагима Ганнибала, который в младенчестве был подарен русскому царю Петру I и в итоге превратился в одного из его советников. В основу сюжета была положена история любви арапа к русской девушке Наташе — дочери знатного боярина. Однако не эта история волновала авторов картины в первую очередь, а возможность спрятать в подтекст куда более существенную идею, которая всегда волновала либералов-западников, а после чехословацких событий особенно. Суть идеи заключалась в том, что русским правителям всегда необходима помощь иноземных советников, которые на фоне русских всегда выглядят выигрышно: и умом побогаче, и манерами поизысканнее. Именно таким нужным иноземцем в сценарии и был изображен арап Ибрагим Ганнибал. Отметим, что Митта практически сразу собирался пригласить на эту роль Владимира Высоцкого (благо этого же желали и сценаристы). Однако снять фильм с ходу не получилось. Еще в июне 1970 года Митта отправил заявку в Госкино, но там сначала дали «добро», а потом стали это дело волынить (поскольку тогда на гребне успеха, как мы помним, были державники). В итоге с мертвой точки дело сдвинулось только в январе 74-го, когда уже началась разрядка, — фильм включили в производственный план. Однако летом Митта оказался занят другим делом (собирал материал для фильма «Ленин в Париже»), а в ноябре отправился по служебным делам в Иран. Поэтому производство картины было перенесено на следующий год. По мере приближения начала работы над фильмом и распространения слухов о ней к Митте стали обращаться разные люди, которые предлагали ему свои кандидатуры на роль арапа. Например, один известный французский продюсер захотел, чтобы Митта снимал в роли арапа актера Гарри Белафонте (этот темнокожий антирасист был очень популярен на Западе). Но Митта, уже дав обещание Высоцкому, отказался, чем поверг продюсера в шок, поскольку такой вариант мог сделать ленту международным хитом. Видимо, в ту встречу Нового года Митта и Высоцкий говорили именно о благополучном исходе затеянной с фильмом истории, выпив за это шампанского. Как будут развиваться события вокруг фильма дальше, мы поговорим чуть позже, а пока продолжим знакомство с событиями того января. Буквально с первых же дней нового года Высоцкий впрягается в интенсивную работу: играет в театре и снимается у Иосифа Хейфица в «Единственной». Поскольку последняя снимается на «Ленфильме», ему приходится буквально разрываться между Москвой и Питером. Как пишет в своем дневнике Валерий Золотухин (у него в «Единственной» главная роль): «Высоцкий мотается туда-сюда самолетами, „Стрелой“. Успевает еще записаться на студии хроники и т. д. Сумасшедший человек…» 2 января Высоцкий снимается у Хейфица, вечером следующего дня возвращается в Москву и играет ночные «Антимиры». 4-го снова летит в Питер, а на следующий день утром возвращается в столицу. В тот же воскресный день 5 января по ЦТ состоялся дебют Высоцкого в мультипликации — была показана 4-я серия 10-серийного мульфильма «Волшебник Изумрудного города» режиссера А. Боголюбова. Это была премьера фильма, которую приурочили к зимним школьным каникулам (показ начался еще 2 января). Высоцкий играл, вернее озвучивал, роль слуги злой волшебницы Бастинды Волка и в картину попал благодаря стараниям своего коллеги по «Таганке» Вениамина Смехова. Боголюбов, с которым Смехов дружил, пригласил его озвучивать роль Бастинды, а Смехову одному озвучивать было скучно, вот он и предложил режиссеру пригласить еще и Высоцкого. А поскольку все имевшиеся в наличие роли в фильме уже были розданы другим актерам, под Высоцкого был придуман новый персонаж — Волк. Правда, роль была небольшая — герой Высоцкого появлялся только в 4-й серии под названием «Королевство Бастинды». Фильм демонстрировался в половине шестого вечера, и вполне возможно, что Высоцкий свой дебют в мультипликации видел, находясь в стенах «Таганки» и готовясь к спектаклю «Гамлет». 6 января Высоцкий присутствует на читке «Мастера и Маргариты», где у него роль Ивана Бездомного. Вот как об этом вспоминает Вениамин Смехов: «Нелюбезное утро, слякоть и снег. Я в театре. Звонки туда-сюда. Читка. Яростный шеф (Юрий Любимов. Поход Любимова «наверх» завершился печально — там ему сообщили, что спектакль в том виде, в каком он есть, к выпуску допущен быть не может и отправлен для дальнейшего цензуирования выше — в Минкульт Союза. Об этом вердикте Любимов сообщил труппе утром в день Рождества Христова (7 января), когда актеры собрались для продолжения читки «Мастера и Маргариты». 8 января Высоцкий играет в «Добром человеке из Сезуана», 9-го — снова снимается у Хейфица, 10-го — играет в «Павших и живых» и «Антимирах», 11-го — в «Десяти днях, которые потрясли мир», 12 — 13-го — снимается. В те дни в «Единственной» снимались павильонные сцены в декорации «квартира Наташи». Это там герой Высоцкого — руководитель студии народного творчества Борис Ильич — поет героине Елены Прокловой песню «Погоня» («Во хмелю слегка…»), после чего ее соблазняет. 14 января Высоцкий снова в Москве и играет «Гамлета». 15 — 17-го — снимается у Хейфица, причем едет туда не один, а с Мариной Влади, которая в те дни гостит в Москве. Вот как об этом вспоминает исполнительница главной роли в «Единственной» Елена Проклова: «В павильонах „Ленфильма“ мы никак не могли совпасть из-за своей вечной московской занятости. Однажды мы наконец совпали, нам взяли билеты на „Красную стрелу“, но в разные вагоны. Сели мы в поезд ночью, сами по себе. Утром, за час до прибытия поезда в Питер (такая уж у меня натура, да я еще и жаворонок, просыпаюсь рано!), я была уже готова на все сто: умыта, одета, чемодан собран. Вышла на перрон Московского вокзала первой, все нормально, меня встретили ленфильмовцы. Мы дошли до расписания поездов и стали ждать Высоцкого. Прошел весь поток пассажиров, перрон опустел, его все нет. Уже решили, что упустили, либо произошла ошибка, или Володя в последний момент передумал ехать. Не дай бог, что случилось! Ждать нам его или уходить? И тут на дальнем конце платформы, у последнего вагона, замаячили две фигурки: Высоцкий и Марина Влади. Столько лет назад это было, а как сейчас вижу: он шагает впереди легкой, можно сказать, шальной походкой, курточка нараспашку, шарфик через плечо, а в руках гитара, по ходу дела что-то наигрывает, напевает… Такой вот свободный художник! А два огромных чемодана тащила, точнее, катила на колесиках (тогда такие заграничные чемоданы были в диковинку!) Марина. А одета она была в шикарную, до пят, норковую шубу… Зрелище было замечательное! Прямо барышня и хулиган! В этой картинке вся наша расчудесная Россия, где форма никогда не стояла на первом месте. Ну не был в тот момент Высоцкий джентльменом, что с того… Поскольку Влади тоже женщина русская, то она все понимала, не ругала мужа, не роптала. Кто знает, может быть, в этот момент на него снизошло вдохновение и Володя что-то сочинял. Или у них с Мариной в поезде какая-то размолвка вышла… В общем, кому тащить чемоданы, был явно не самый важный вопрос. И это все так правильно и разумно по жизни… Отснявшись у Хейфица, мы решили возвращаться в Москву самолетом. Когда летели из Ленинграда в Москву, у меня все было рассчитано по минутам. Я хотела заглянуть домой и оттуда помчаться на спектакль во МХАТ. Но погоде на мои расчеты было глубоко наплевать, начался сильный снегопад, посадочную полосу замело, и наш самолет кружил над Москвой, ожидая просвета. Нервы у меня начали сдавать. Я стала стонать и причитать: «Вова, что же делать, я опоздаю на спектакль, и меня выгонят из театра!» Вдруг он неожиданно ушел куда-то. Оказалось, в кабину к пилотам. Вернувшись, сказал: «Все, сейчас сядем! Пилоты передали на землю, что у них горючее кончается, и им дадут аварийную посадку! Я железно договорился». Я не поверила, решила, он все придумал, чтобы меня отвлечь. Но все произошло, как он и сказал. Потом выяснилось, что он договорился с экипажем об аварийной посадке в обмен на… концерт. Подбил экипаж, чтобы они дали на землю сигнал, что, мол, топлива в баках нет — нужно садиться по-любому. Номер прошел! На аварийную посадку было быстро получено разрешение. На счастье, все обошлось хорошо, и мы приземлились во Внукове. И когда я помчалась на такси в театр (тогда в Москве еще пробок не было!), то Володя остался в аэропорту давать обещанный концерт. Разумеется, бесплатный». 18 января в Театре на Таганке состоялась предварительная премьера нового спектакля — «Пристегните ремни!» по сценической композиции Г. Бакланова и Ю. Любимова. У Высоцкого там должна была быть главная роль — Режиссер, однако в ходе репетиций он от главной роли отошел и получил эпизодическую — Солдат (он исполнял песню «Мы вращаем Землю»). Однако премьера была омрачена очередным скандалом, и опять с явным политическим подтекстом. История вышла крайне некрасивая и смахивала на подставную. А главной жертвой был выбран глава столичного горкома партии Виктор Гришин — недоброжелатель Юрия Андропова. После спектакля «А зори здесь тихие…» (1971) это был его второй приход в Театр на Таганке и… последний. Поскольку по поводу этой истории существуют две разных версии, рассмотрим обе. Первая версия принадлежит Любимову и K°. По ней выходило, что все вышло случайно: Гришин и его супруга задержались в кабинете Любимова и опоздали к началу спектакля. А когда вошли в зал, там шла сцена с бюрократами, которые, по задумке режиссера, должны были войти на сцену из той самой двери, откуда появились супруги Гришины. В итоге гости совпали с игровой ситуацией и были радостно приняты зрителями за действующих лиц представления. В зале раздался хохот, аплодисменты. Гришины оказались оплеванными с ног до головы. По версии противоположной стороны, весь этот маскарад был заранее подстроен работниками театра, которые специально задержали Гришиных в кабинете режиссера и вывели в зал как раз к нужному эпизоду. Приведу рассказ самого В. Гришина: «Нас пригласил к себе в кабинет Ю. Любимов. Там присутствовали т… Дупак (Николай Дупак — директор театра. Спектакль начинался так: открытая сцена представляла салон самолета. Пассажиры сидят в креслах. Вылет самолета задерживается, т. к. опаздывает какое-то «начальство», и вот в это время нас ведут в зрительный зал и мы оказываемся как бы теми «бюрократами», по вине которых задерживается вылет самолета. Зрительный зал громко смеется, раздаются аплодисменты. Мы, конечно, чувствуем себя неловко. Думаю, все это было подготовлено, организовано с целью поставить меня в смешное положение. Мы просмотрели спектакль до конца. После его окончания опять зашли в кабинет Ю. Любимова. Он извинялся за происшедшее, говорил, что его «подвели» и т. п. Я претензий к руководству театра не высказывал, неудовольствия и тем более озлобления не проявлял. Никаких попыток «закрыть» театр, как это много позже описал А. Вознесенский, конечно же, не предпринималось…» Судя по всему, Гришин не врет. Если бы горком захотел наказать «Таганку», то сделал бы это в два счета: уволил бы Любимова и поставил бы во главе театра более лояльного власти режиссера. Но этого не произошло. И когда на следующий день после скандала Любимов примчался к Гришину, тот сказал ему в открытую: «Больше мы в ваш театр не придем. Но помогать вам я буду по-прежнему». И слово свое сдержал: вскоре «Таганка» присовокупила к старому зданию еще и новое. Вот такие «жуткие репрессии» царили в те годы. 19 января Высоцкий выходит на сцену «Таганки» в двух представлениях: «Павшие и живые» и «Антимиры», 20-го — играет принца датского. 21 января Высоцкий и Влади отправились на прием к новому министру культуры СССР Петру Демичеву (как мы помним, он сел в это кресло после того, как в конце октября предыдущего года покончила с собой прежняя хозяйка Минкульта Екатерина Фурцева). Цель у визитеров была одна: сдвинуть с мертвой точки вопрос о выходе первого диска-гиганта Высоцкого — пластинка должна была выйти еще в предыдущем году (весной 74-го Высоцкий и Влади напели на «Мелодии» более двух десятков песен для этого «гиганта»). Демичев принял гостей весьма радушно: усадил за стол и приказал своему секретарю принести чай и сушки (обычное в те времена угощение в начальственных кабинетах). Под этот чаек и прошла беседа, которая длилась около получаса. Говорили, естественно, об искусстве. Высоцкий, как бы между делом, стал сокрушаться о несчастливой судьбе спектакля Театра на Таганке «Живой»: дескать, в бытность министром культуры покойной Фурцевой ему никак не удавалось выйти в свет. Демичев спросил: «А кто играет Кузькина?» — «Золотухин», — ответил Высоцкий. «Это хороший актер», — улыбнулся в ответ министр и пообещал лично посодействовать в выпуске спектакля на сцену (поскольку слово свое он не сдержит, можно сделать вывод, что ответ министра был продиктован лишь его желанием заболтать проблему). Впрочем, лукавили тогда обе стороны. Например, со стороны Высоцкого лукавство заключалось в том, что он в те дни активно выступал с концертами, где пел песню «Старый дом» («Что за дом притих…»), где Россия-матушка (как в советском варианте, так и в дореволюционном) изображалась в весьма неприглядном виде. Для представителя «русской партии», к которой принадлежал Демичев, подобный взгляд был неприемлем. А то, что Демичев слышал эту песню, сомневаться не приходилось: он внимательнейшим образом следил за творчеством Высоцкого. Известен случай, который произойдет чуть позже, когда диск-гигант выйдет у певца во Франции. Принимая Высоцкого у себя, Демичев спросит: «Что же вы не привезли мне из Франции ваш диск?» Певец ответит: «А что вам стоит выпустить его здесь?» На что министр откроет сейф и продемонстрирует… ту самую французскую пластинку Высоцкого. Кое-кто из высоцковедов на этом примере делает вывод о двуличии министра: дескать, с одной стороны, он запрещает Высоцкого, а с другой — собирает его пластинки. Хотя дело может быть в другом: диски певца Демичев собирал чисто из служебных надобностей — чтобы быть в курсе того, о чем поет Высоцкий. Возвращаясь к теме лукавства со стороны нашего героя, заметим: он сочинял злые песни про советскую власть и в то же время приходил к представителям этой власти с просьбами помочь ему легализовать свое творчество. Пусть даже ту его часть, где не было прямой антисоветчины. Однако власть вела себя соответственно — лукавила с неменьшей силой: обещала помочь, но слово свое не держала. Либо держала его лишь наполовину, выполняя только ту часть уговора, которая была выгодна ей. Короче, это были типичные лукавые игры двух сил, которые друг друга на дух не переносили, но вынуждены были жить вместе и сохранять видимость цивилизованных отношений. Вот и с диском-гигантом выйдет та же история: вместо пластинки с 12–13 песнями выйдет только очередной миньон из 4 произведений. Впрочем, об этом рассказ впереди. Окрыленные обещаниями Демичева как по поводу спектакля, так и по поводу диска (министр и здесь пообещал свою помощь), Высоцкий и Влади со спокойной душой отправились домой, чтобы через несколько дней выехать в Париж. Но прежде Высоцкий слетал в Ленинград, на съемки «Единственной». Причем этот приезд был авральный — он не планировался, но киношникам надо было доснять несколько сцен в павильонной декорации, в которых должен был принять участие и наш герой. Вот как об этом вспоминает режиссер-постановщик И. Хейфиц: «У Володи оказался единственный свободный от спектакля и репетиции день перед отъездом за рубеж. На этот день и была назначена важная съемка. С трудом освободили всех партнеров, кого на всю смену, кого — на несколько часов. Как назло, вечерний спектакль в Москве заканчивался поздно, и на „Красную стрелу“ Володя не успевал. Договорились, что он прилетит в день съемки утренним самолетом. Нетрудно представить себе нервное напряжение съемочной группы. Если эта съемка по каким-либо причинам сорвется — собрать всех участников не удастся раньше чем через месяц. А это уже ЧП! По закону бутерброда, падающего всегда маслом вниз, в то злополучное утро поднялась метель. Ленинград самолетов не принимал, аэропорт слабо обнадеживал, обещая улучшение обстановки во второй половине дня. При максимальном напряжении снять сцену за полдня удастся. Все сидели в павильоне с «опрокинутыми» лицами, проклиная погоду и не находя выхода. И вдруг (это вечное спасительное «вдруг») вваливается Володя, на ходу надевая игровой костюм, а за ним бегут костюмеры, гример, реквизитор с термосом горячего кофе. — Володя, дорогой, милый! Каким чудом? Администрация аэропорта звонит — надежды нет! — А я ребят военных попросил. Они и в такую погоду летают. К счастью, оказия была. За сорок минут примчали!..» 24 января Высоцкий и Влади выехали на своем автомобиле «БМВ» из Москвы, направляясь в сторону западной границы. В дороге Высоцкий встретил свое 37-летие. Дату для него этапную, не зря ведь в одном из своих произведений он написал о ней следующим образом: Между тем первые дни путешествия принесли с собой сплошные разочарования. Началось все на подъезде к Бресту, где «БМВ» внезапно заглох. С горем пополам супруги доехали-таки до города, надеясь, что тамошние мастера помогут устранить неиправность. Но там таких специалистов не оказалось. Не нашлось их и в Польше, куда звездная чета приехала 25 января. Вечером того же дня Высоцкий и Влади побывали на спектакле Анджея Вайды «Дело Дантона». После представления Вайда пригласил супругов к себе домой, где Высоцкий дал небольшой концерт (там же были Даниэль Ольбрыхский и его жена Моника). А утром следующего дня звездная чета отправилась дальше — в Западный Берлин. Именно там автомобилю Высоцкого была наконец предоставлена надлежащая помощь. О своих впечатлениях в Западном Берлине Высоцкий писал в дневнике следующее: «Никто не бьет стекла и не ворует. Центральная улица — Курфюрстенштрассе (правильно — Курфюрстендамм. В Париже звездную чету ждали куда большие неприятности. Едва они достигли столицы Франции, как Марине сообщили, что ее старший сын Игорь снова угодил в наркологическую клинику (он употреблял наркотики). Супруги, естественно, сразу же навестили парня, но успокоения этот визит им не принес — дело у Игоря зашло слишком далеко. Спустя несколько дней Высоцкий и Влади выбрались в ресторан «У Жана», где пел русский цыганский барон Алеша Дмитриевич. С его песнями Высоцкий познакомился благодаря Михаилу Шемякину, который подарил ему диск певца. И поначалу эти песни Высоцкому жутко не понравились, о чем он немедленно сообщил другу. Но Шемякин посоветовал ему послушать диск еще пару раз. «Тогда до тебя дойдет», — сказал Шемякин. Высоцкий совету последовал и… оказался пленен талантом цыгана. В те же дни на студии «Шан дю Монд» Высоцкий записывает свой первый французский альбом (двойной), состоящий из 22 песен. Отметим, что эта студия содержалась на деньги ФКП, то есть на советские (как уже отмечалось, Москва делала значительные денежные вливания во Французскую компартию). Учитывая, что Марина Влади была крупным функционером ФКП, можно предположить, что идея с этим диском принадлежала именно ей. Но почему на этот вариант согласилась Москва? Видимо, не из большой любви к творчеству Высоцкого, а исключительно по соображениям политической необходимости. Дело в том, что к тому моменту дела в мировом коммунистическом движении обстояли не самым лучшим образом, о чем свидетельствовало появление в середине 70-х такого явления, как еврокоммунизм. Это политическое течение начало формироваться в конце предыдущего десятилетия (после чехословацких событий) и являло собой открытое неповиновение ведущих компартий Запада (Италии, Испании и в меньшей степени Франции) диктату Москвы. Однако импульсом к этому неповиновению было не столько поведение Кремля, сколько реалии западной действительности, а именно — утрата авторитета компартиями у населения. В целях возвращения этого авторитета еврокоммунисты и решили заявить о своем размежевании с советскими коммунистами, а также пойти на союз с буржуазными партиями. В мощное движение еврокоммунизм оформился на конференции 1974 года в Брюсселе, когда было продемонстрировано совпадение позиций компартий Испании, Италии, Франции, Финляндии и некоторых других. В чем же состояла конкретная суть этих позиций? Идеологи еврокоммунизма ставили целью глубже разобраться в том, почему рабочее движение на Западе отстает от прогресса, не сумев включиться в процесс революционных перемен, открытый победой Октябрьской революции в России. В итоге они пришли к мнению, что советская модель социализма неприемлема для стран развитого капитализма. Отсюда и желание переосмыслить опыт СССР, основанный на новом, как они утверждали, понимании соотношений между социализмом и демократией. Главным постулатом еврокоммунизма было утверждение, что социализм без свободы — это не социализм. При социализме должна существовать многопартийность, светское (то есть деидеологизированное) государство и разделение властей: судебной, исполнительной, законодательной. Путь к социалистическому обществу — это развитие демократии и перенос ее из политической области в экономическую и социальную сферы общественной деятельности. Идеологи еврокоммунизма также ратовали за смешанную экономику. Исходя из этого, еврокоммунисты отвергали идею диктатуры пролетариата, поскольку, по их мнению, эта идея так и не была нигде осуществлена — еще ни разу в истории пролетариат не добивался своей диктатуры. Под взятием власти идеологи еврокоммунизма понимали не однопартийный переворот, а приход к управлению государством широкого народного объединения — Фронта трудящихся и интеллигенции. Как покажет уже ближайшее будущее, все эти планы еврокоммунистов окажутся утопией и приведут к одному — поражению мирового коммунистического движения. Как верно отметит испанский историк А. Ортис: «После Второй мировой войны и восстановления европейского общества, в условиях сильного экономического развития Европы и укрепления западного капитализма с его обществом потребления произошли значительные изменения. Процесс социального и идеологического отчуждения привел рабочий класс и в целом западноевропейское общество к отходу от культуры солидарности, а может быть, и к ее утрате. Сначала социал-демократия, а потом и еврокоммунисты также отошли от этой культуры. Надо признать, что коммунисты обратили внимание на этот процесс, но в одних случаях не пожелали, а в других не сумели найти теоретические подходы, чтобы понять и остановить его. Они не поняли природы изменений, которые происходили в Западной Европе. Из их поверхностного анализа делались ошибочные и губительные практические выводы. Главным из них было — продолжать идти по пути идеологического отступления. Общество в целом оказалось впереди коммунистов и вообще левых сил. А они плелись в хвосте, стараясь найти лазейку, чтобы внедриться в систему, которую правые либералы строили в соответствии со своим проектом. Левые не имели языка теоретических понятий, на котором можно было бы объяснить те процессы, которые происходили в обществе. Они не выдержали давления и идеологического наступления либералов и отказались от поиска решений. Хуже того, они пришли к выводу, что решение заключается в теоретическом разоружении. По этому пути, не всегда сознательно, левые перешли, почти не заметив этого, в лагерь своих собственных идеологических противников…» Отметим, что идеи еврокоммунизма торили себе дорогу и в советском истеблишменте, особенно в либеральном его крыле. Там тоже росла и ширилась прослойка людей, которые считали, что советский социализм дитя ущербное и поэтому требует серьезного лечения. В качестве сопутствующих лекарств они мечтали применить то же, что и еврокоммунисты: светское (то есть деидеологизированное) государство, разделение властей, смешанную экономику и т. д. В середине 70-х советские еврокоммунисты присутствовали во всех слоях элиты: как в политических, так в экономических и культурных. Та же «Таганка» была выразителем именно подобных идей, о чем уже говорилось (не случайно Юрий Любимов был лично представлен одному из главных идеологов еврокоммунизма, лидеру Итальянской компартии Энрике Брелингуэру, который и явился автором этого термина — еврокоммунизм). К числу еврокоммунистов советского розлива можно было причислить и Владимира Высоцкого, который а) служил в «Таганке», почти полностью разделяя ее идеи и б) был женат на еврокоммунистке французского розлива Марине Влади. Посредством своего творчества Высоцкий влиял на советский социум в том направлении, которое было выгодно еврокоммунистам. Он прошел классический путь интеллигента-либерала: сначала идеализировал народ, затем в нем разочаровался. Вот что пишет в этой связи все тот же А. Ортис: «Возникает фигура интеллигента, которому трудно понять предпочтения народа, который полон противоречий и впадает то в абсолютную идеализацию, то в абсолютное отрицание (как у Высоцкого образца 75-го: то «Купола», то «Старый дом». «Отход» Высоцкого от простого народа (хотя многие считают, что он, наоборот, к нему приближался) произошел во второй половине 60-х, когда он в полемике либералов и державников окончательно выбрал сторону первых. И написал «Песню о джинне», где вволю посмеялся над русским духом, изобразив его в виде «грубого мужука». В последующих своих сатирических песнях Высоцкий только и делал, что издевался над этим «мужуком», изображая его то алкашом, то жлобом, то недалеким пролетарием и т. д. Женитьба на иностранке только усугубила этот процесс, поскольку еще больше приблизила Высоцкого к еврокоммунизму и, наоборот, отдалила от народа и его традиционного миропонимания. Высоцкий взял на себя миссию повести этот заблудший народ к свету, не осознавая, что на самом деле в роли заблудшего выступает сам поводырь. В Высоцком победил рационалист, а не традиционалист. В тех же западных компартиях водораздел пролегал по этой же линии: традиционализма (его исповедовали настоящие коммунисты) и рационализма (он был уделом еврокоммунистов). В итоге победили представители второго. Как пишет все тот же А. Ортис: «Западные компартии и вместе с ними левая интеллигенция Европы стали анализировать Советский Союз так, будто речь шла о западноевропейскеом обществе. СССР рассматривали через призму институтов и ценностей, которые возникли в Западной Европе в Новое время. Считалось, что Октябрьская революция обязана была развить эти институты и ценности, поскольку социализм в глазах левых был продолжением европейской модели либерального общества, только лишь с тем отличием, что в нем была устранена бедность и разрешены проблемы справедливого распределения экономического богатства. Когда итальянские, испанские и французские коммунисты обнаружили, что общество в Советском Союзе совсем другое, они начали отходить от него. Они не поняли, что русский коммунизм, советская модель построения социализма рождены самой жизнью, русской историей, которая задавала траекторию развития. И эта история предопределила фундаментальные отличия от тех форм, в которых, как передполагалось, социализм должен был воплотиться в Западной Европе… Признание особенностей советского социализма не привело западных коммунистов к серьезному изучению его природы и характеристик. Напротив, следствием стало его отрицание и принижение, так что в лучшем случае его признавали как искревленный, испорченный социализм. Это — проблема не только европейского и вообще западного коммунизма… Западные коммунисты поняли невозможность экспортировать советскую модель в Западную Европу. Но в то же время они ошиблись, посчитав, что эта советская модель была «неправильной» и для самого СССР. Из этого вытекал приговор СССР и отказ от него. И дело тут не в максимализме западных коммунистов, проблема глубже. Причина — в фундаментальных культурных различиях между советской и западноевропейской моделями социализма…» Возвращаясь к событиям января 75-го и французской пластинке Высоцкого, отметим, что это было очередным реверансом советских коммунистов в сторону французских. Москва очень боялась, что ФКП, все это время более-менее лояльная к ней, будет переходить на радикальные позиции еврокоммунистов Италии и Испании и все сильнее дистанцироваться от нее. Чтобы не допустить этого, Москва избрала два подхода: материальный (еще более обильные денежные вливания) и идеологический. Поскольку «проект Высоцкий» для того и был создан, чтобы искать компромисс с Западом в вопросах идеологии, становится понятной и история с пластинкой «Шан дю Монд». Правда, выйдут эти диски только после смерти певца (в 1981 году), но связано это будет опять же с большой политикой (с очередными изменениями в ней), о чем речь обязательно пойдет впереди. В начале февраля в Париже прошла церемония вручения литературной премии писателю Андрею Синявскому, где Высоцкий присутствовал. Причем он прекрасно отдавал себе отчет в том, что посещение церемонии может выйти ему боком при возвращении на родину (ведь Синявский в Советском Союзе считался отщепенцем), но все же переступил через собственный страх, памятуя о том, что Синявский в 50-е годы был его преподавателем в Школе-студии МХАТ и всегда хорошо к нему относился. Недаром же годом раньше (в июне 74-го) Синявский включил имя Высоцкого (пусть и без упоминания оного, но все прекрасно поняли, о ком именно идет речь, поскольку были приведены строки из ранней песни Высоцкого «Серебряные струны») в свой труд «Литературный процесс в России» (собственно, за него и вручалась премия). Цитирую: «…Мы в награду за отсутствие печатного станка, журналов, театров, кино („И чего-чего у нас только нет! и крупы нет, и масла нет…“ — из анекдота) получили своих беранжеров, трубадуров и менестрелей — в лице блестящей плеяды поэтов-песенников. Я не стану называть их имена — эти имена и так всем известны, их песни слушает и поет вся страна, празднуя под звон гитары день рождения нового, нигде не опубликованного, не записанного на граммофонную пластинку, поруганного, загубленного и потому освобожденного слова. Так поют наши Судя по всему, Высоцкий был знаком с этой работой Синявского («самиздат» он регулярно почитывал, как советский, так и заграничный — последний через Марину Влади и других французских знакомых) и уже поэтому должен был почтить своим присутствием церемонию награждения. В итоге он оказался в одной компании со многими высланными из СССР лицами: тем же Александром Солженицыным, к примеру. Отметим, что это произошло спустя несколько дней после разговора Высоцкого с Демичевым. То есть наш герой прекрасно отдавал себе отчет, что эти его контакты с отщепенцами могут поставить крест на выпуске его советского диска-гиганта, но удержаться не смог. Почему? Видимо, рассчитывал, что пронесет, что его лукавство пересилит лукавство властей. Не пересилит. В тот же день радиостанция Би-би-си передала эту новость (о визите Высоцкого на вручение литературной премии) в своих вычерних передачах. Как напишет в дневниках В. Золотухин, на следующий день директору Театра на Таганке Николаю Дупаку позвонили «с самого верху» и вставили «пистон»: мол, куда смотрит руководство театра, партком, профком и все такое прочее. Ответить Дупаку было нечем. Впрочем, ответа от него, судя по всему, никто и не ожидал. Все было сделано ради проформы: так сказать, отреагировали. Поэтому Высоцкому, когда он вернется на родину, никто «сверху» даже слова упрека не скажет. Как говорится, гуляй, либералы, пока я добрый! 25 февраля актер Театра на Таганке Иван Бортник получил письмо из Парижа от Высоцкого. Приведу лишь несколько отрывков из него: «Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с удивлением выясню, что было много интересного… Но пока: Словом, иногда скучаю, иногда веселюсь, все то же, только без деловых звонков, беготни и без театральных наших разговоров. То, что я тебе рассказывал про кино, — пока очень проблематично. Кто-то с кем-то никак не может договориться. Ну… поглядим. Пока пасу я в меру способностей старшего сына (имеется в виду старший сын Марины Влади Игорь Оссейн. Написал я несколько баллад для «Робин Гуда» (имеется в виду фильм «Стрелы Робин Гуда», с которым на Рижской киностудии запустился режиссер Сергей Тарасов. Думаю, что скоро попутешествую. Пока — больше дома сижу, гляжу телевизор на враждебном и недоступном пока языке… Р. S. Ванечка, я тебя обнимаю! Напиши! Р. Р. S. Не пей, Ванятка, я тебе гостинца привезу!» Песен к фильму, о которых ведет речь в своем письме Высоцкий, было шесть. Это: «Песня о времени» («Замок временем срыт…»), «Песня о вольных стрелках» («Если рыщут за твоею непокорной головой…»), «Баллада о любви» («Когда вода Всемирного потопа…»), «Баллада о борьбе» («Средь оплывших свечей и вечерних молитв…»), «Песня о ненависти» («Торопись — тощий гриф над страною кружит…») и «Песня о двух погибших лебедях» («Трубят рога: скорей, скорей!..»). Учитывая жанр фильма — приключенческий, — песни эти несли в себе мощный романтический оттенок, который с некоторых пор (со времен «Вертикали») оказался подзабыт Высоцким. Ведь все последние годы он писал в основном сатирические, социально-политические или философские песни. А тут — романтические. А две — и вовсе про любовь, что творчеству нашего героя вообще было мало свойственно. И опять Высоцкий не был бы Высоцким, если бы и здесь не вставил политическое лыко в романтическую строку. Во всяком случае, в одной из песен — «О ненависти» — именно такие мысли приходят в голову. В ней речь шла о том, что «ненависть — в нас затаенно бурлит, ненависть — по#том сквозь кожу сочится, головы наши палит!» В устах другого исполнителя подобный текст не вызывал бы никаких нехороших ассоциаций, но произнесенный Высоцким… Кстати, о любви. Одна из любовных баллад («О двух погибших лебедях»), судя по всему, была написана чуть позже, уже по приезде Высоцкого в Москву. И, вполне вероятно, была невеяна другой песней — «Лебединой верностью» Евгения Мартынова. Слава этого певца и композитора началась именно тогда, и песня «Лебединая верность», которую исполняла София Ротару, в 75-м, что называется, звучала из каждого окна (по ЦТ ее транслировали чуть ли не в каждом концерте «По вашим письмам»). Видимо, эта тема захватила и Высоцкого, после чего он и написал свою балладу, где явно зашифровал свои отношения с Мариной Влади. Ведь в песне речь шла о злых стрелках-лучниках, которые устроили охоту на двух прекрасных белых лебедей (как мы помним, у союза Высоцкого и Влади тоже были свои тайные и явные недоброжелатели). И в итоге убили их. Эта песня предназначалась для эпизода, где во время свадьбы враги пытаются убить Робин Гуда, но их стрелы настигают жениха и невесту. Тем временем на родине Высоцкого 27 февраля по ЦТ показали «Служили два товарища» — один из лучших фильмов с участием нашего героя. И хотя играл он там белогвардейского офицера, к тому же убивавшего главного героя — красноармейца Некрасова, — однако сильной антипатии персонаж Высоцкого у зрителей почему-то не вызывал. Его смерть била по нервам публики не менее сильно, чем смерть Некрасова. Чего, собственно, и добивались авторы картины. В марте Высоцкий и Влади съездили в Лондон, благо это недалеко — надо только пересечь Ла-Манш. Для Высоцкого поездка имела не только развлекательный, но и практический характер: в Лондоне он набирался нужных впечатлений, чтобы затем использовать их при работе над песнями к пластинке «Алиса в стране чудес», которую ему заказали на «Мелодии» и которую он выполнил лишь частично: часть песен была написана им некоторое время назад, другая часть — отложена. В Лондоне супруги навестили давнего друга Высоцкого сотрудника советского посольства Олега Халимонова. И тот попросил певца дать концерт в посольстве. И хотя подобное выступление в планы нашего героя не входило, он согласился. Концерт вызвал настоящий ажиотаж. Поскольку советская колония в Лондоне была довольно большая, а зал в посольстве мог вместить только несколько десятков человек, желающим попасть на концерт пришлось тянуть жребий. Начало представления было настороженное, но стоило Высоцкому спеть несколько песен, как публика раскрепостилась и обстановка в зале стала по-домашнему теплой. Был еще один концерт, который Высоцкий дал для тех, кто не смог попасть на его выступление в посольстве. Он прошел дома у Халимоновых. Там Высоцкий спел практически те же песни, что и в посольстве, но были и исключения. Например, была исполнена песня «Купола» из нового фильма, в котором ему только предстояло сниматься. Речь идет об уже упоминавшейся ленте Александра Митты «Арап Петра Великого» (в прокате он получит другое название — «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»). Эту песню в посольстве Высоцкий исполнить не решился ввиду ее злободневности: под «сонной державой», «опухшей от сна», он имел в виду брежневскую Россию. По словам О. Халимонова: «Володя спел „Купола“ и еще несколько новых вещей… Они меня просто поразили: „Володя! Ты — гений!“ Он перебирал струны гитары — положил на них ладонь, поднял голову: „Ну вот, наконец, и ты это признал“. Вообще для фильма про арапа Высоцкий написал две песни: «Купола» и «Разбойничью». И обе несли в себе скрытый политический подтекст. Особенно первая, где речь, как уже говорилось, шла не только о петровской Руси, но и о советской России. По сути эта песня была антиподом другой — прошлогоднему «Старому дому» («Что за дом притих…»), где Высоцкий, как мы помним, изобразил Россию-матушку в весьма неприглядном виде («чумной барак», где люди «стонут, а не поют», «образа перекошены», а у людей «души взаперти» и они живут в «зле да шепоте, под иконами в черной копоти», поскольку долго «разоряли дом, дрались, вешались» и т. д. и т. п). В «Куполах» та же страна представала уже в совершенно ином ракурсе: Далее в тексте мостик перекидывался из петровской Руси в современность, посредством строк, которые были понятны даже школьникам. Сужу хотя бы по себе: на момент моего первого прослушивания «Куполов» в 1977 году мне шел 16-й год, и я прекрасно разобрался, что подразумевалось под строчками: «Но влекут меня сонной державою, что раскисла, распухла от сна». Ну, конечно же, это был брежневский СССР, где жизнь текла настолько тихо и размеренно, что можно было уснуть от этого течения. «Купола» неожиданно явили миру иного Высоцкого — державника, а не западника. Судя по всему, толчком к ее написанию послужили события последнего года, а именно знакомство Высоцкого с такими людьми, как художник Михаил Шемякин (не случайно на одной из записей этой песни автор посвящает ее именно ему) и писатель Федор Абрамов. К этому добавим и роль купца Лопахина в «Вишневом саде», к работе над которой Высоцкий должен был приступить в ближайшее время. Все это и заставило Высоцкого обратиться к русской истории и оценить ее с державных позиций. Видимо, поэтому в фильм Митты «Купола» так и не войдут, поскольку главная идея ленты, как мы помним, была противоположной — западнической. Впрочем, об этом речь еще пойдет впереди. Не пригодилась фильму и другая песня — «Разбойничья». Там главная мысль вращалась уже вокруг самого автора, которого, под личиной главного героя, опять преследовали сплошные неприятности. Речь в песне шла о том, как в «лютой, злой губернии» некоему молодцу «выпадали все шипы да тернии», и он горя хлебнул из разряда «не бывает горше». Сторона, где живет этот молодец, представляет собой опасное место: она «лобным местом красна да веревкой склизкою». В итоге судьба героя незавидна: ему реально светит петля. Вот такие две разные России изобразил в своих песнях Владимир Высоцкий. Тем временем на родине ЦТ продолжает крутить фильмы с участием Высоцкого. 22–23 марта показали «Живые и мертвые», где у него был крохотный эпизод: он играл веселого солдата, выходящего из окружения летом 41-го. 31 марта на «Мосфильме» начали подготовительный период фильма Александра Митты «Арап Петра Великого». А Высоцкий по-прежнему находится в Париже. 19 апреля они с Влади присутствовали на дне рождения фотографа журнала «Тайм» Леонида Лубяницкого. По словам последнего: «В следующий раз мы встретились с Высоцким во время выступления Михаила Барышникова. После спектакля мы все вместе поехали домой к жене Высоцкого — Марине Влади, где провели всю ночь. Примерно до 5 часов утра Володя пел, а я его записывал на магнитофон и фотографировал (Кстати, снимок, на котором бородатый Володя и Марина, я снял в ту ночь). В этот вечер он посвятил мне одну песню. Зная о том, что мои друзья называют меня Леонардо, Володя сказал: „А это для тебя, Леонардо, песня: «Про любовь в эпоху Возрождения“. Тогда же Высоцкий сообщил мне, что в Китае он объявлен персоной нон грата за цикл песен о Мао Цзэдуне и китайской культурной революции…» Почему Высоцкий вспомнил вдруг об этих песнях, которые были написаны более 7–8 лет назад, сказать трудно. Вполне вероятно, на волне той шумихи, которую устроили западные СМИ вокруг персоны Высоцкого (особенно активно этот пиар начался после того, как он стал «выездным»), китайские власти и помянули его имя: дескать, советские власти с ним нянькаются, а мы объявили его врагом. Кто оказался прав в своих выводах, пусть читатель определится сам. От себя замечу: СССР развалился, а коммунистический Китай на сегодняшний день (март 2009-го) является мировой державой, сравнивой с самими США. В конце апреля Высоцкий и Влади отправились в круиз по маршруту Генуя — Касабланка — Канары — Мадейра с заходом в Мексику. Впечатления у обоих от увиденного были феерические. Свидетель тех событий капитан теплохода Феликс Дашков вспоминает: «В 1975 году Володя и Марина приехали ко мне в Геную. Продолжительность круиза была две недели. У меня есть много фотографий из этих рейсов. Например, когда мы были на острове Арисифи. Это такой вулканический остров — он совершенно весь засыпан вулканической лавой и пеплом… На пути от Кадиса в Севилью мы попали в автокатастрофу. Но, слава богу, у нас водитель-испанец был опытный. Получилось так, что навстречу шел автобус и из-за него выскочил встречный лимузин. Его водитель, увидев нашу машину, растерялся — видимо, был малоопытным, — поставил машину поперек дороги. Наш водитель, заметив такую ситуацию, начал тормозить и ударил его только в бок… В общем, Марина слегка повредила ногу, потому что она спала в это время и не была готова к этому удару. А мы, так сказать, отделались легким испугом… Высоцкий на этот случай среагировал нормально. У меня с собой в багажнике была бутылка водки. Мы, значит, антистрессовую терапию и провели… Запомнилось мне и то, как мы в Касабланке ходили вечером в ресторан и кушали омаров. Высоцкий, видимо, впервые в жизни их пробовал и часто потом вспоминал об этом. На корабле Высоцкий сделал один концерт для экипажа — там все-таки 240 человек. Он с удовольствием спел для экипажа. И многие тогда записали этот концерт…» 4 мая Высоцкий и Влади вернулись в Париж. Там они встретили День Победы (9 мая), который отмечался уже в 30-й раз. Поскольку дата была круглая, юбилейная, ей в СССР и других странах Восточного блока придавалось большое значение — торжества по случаю праздника везде проходили поистине помпезные. Однако во Франции эта дата официально не отмечалась, как и в других западных странах — участницах войны (исключением была Италия, где день 8 мая был праздничным, нерабочим). Французские власти хотя и отдавали дань уважения своим землякам — участникам войны, но выглядело это скромно: президент страны возлагал цветы к мемориалу на площади Звезды у Триумфальной арки (такая же церемония проходила 11 ноября — в день общенационального поминовения павших на всех войнах). При этом никаких толп скорбящих людей вокруг не было — день, повторюсь, был рабочий. Как напишет в своих мемуарах сам президент В. Жискар д'Эстен: «8 мая 1975 года церемония проходила в тот же час и в соответствии с той же процедурой. И, как в предыдущие годы, на Елисейских Полях и вокруг площади Звезды не было практически никого…» Тот День Победы Высоцкий, судя по всему, отметил в узком семейном кругу. Вообще его отсутствие в Союзе именно в эти торжественные дни (хотя он вполне мог и подсократить свой отпуск и вернуться на родину аккурат к юбилейным мероприятиям) наводит на определенные мысли: а не было ли это сделано преднамеренно? Не хотел ли тем самым Высоцкий проигнорировать — нет, не сам праздник (к нему он относился благоговейно), а тот ажиотаж, который должен был ему сопутствовать? Вообще господам либералам это свойственно — с пренебрежением относится к крупным государственным праздникам. А в СССР середины 70-х это вообще было в порядке вещей и, в общем-то, объяснимо. К тому времени власть превратила тему победы в Великой Отечественной войне в дежурную, из-за чего отношение к ней даже большей части рядового населения (а не только интеллигенции) стало меняться не в лучшую стороную. Все-таки чрезмерный пафос может загубить любое доброе дело. А тут еще стареющий Брежнев был объявлен «выдающимся полководцем», что тоже расценивалось гражданами не самым положительным образом. В деле превращения святого праздника в помпезное мероприятие большинство либералов предпочла играть роль «примкнувших». То есть они участвовали в этом пафосе, но без особого огонька и не сильно выпячиваясь, дабы не бросить на себя тень «лучших учеников» (эту роль они смело уступили державникам, которые не считали зазорным подыгрывать власти в столь благом деле — в воспевании не только победы в войне, но и вообще советского патриотизма). Например, та же «Таганка» к юбилею ничего не выпустила, предпочтя показать старый (1971 года выпуска) и единственный в ее репертуаре военный спектакль «А зори здесь тихие…» А Высоцкий, вместо того чтобы дать несколько концертов с репертуаром из военных песен (вряд ли чиновники ему бы в этом отказали), предпочел отсидется в Париже. Единственное, что он сделал в этом направлении: с недавних пор стал начинать все свои концерты с одной из самых своих пафосных военных песен — «Братские могилы». Звание пафосной, применительно к данной песне, является, конечно же, условным. В сравнении, например, с песней А. Пахмутовой и Н. Добронравова «Малая Земля» она выглядит более чем камерной. Но мы сравниваем «Братские могилы» с другими песнями Высоцкого военного цикла — а они почти все из разряда «про маленького человека». Для большинства либералов это было типичным явлением, поскольку данная тема позволяла им дистанцироваться от официального пафоса. Например, в большом кинематографе державник Юрий Озеров снимал эпопею «Освобождение», а либерал Алексей Герман — кино про «маленького человека на войне» под названием «Проверка на дорогах». На последней стезе активно работал и Высоцкий. В этом разделении сфер была, с одной стороны, своя гармония, но с другой — и дисгармония. Все-таки если вспомнить русских классиков, то те успевали трудиться на обеих нивах: у А. Пушкина был и «Медный всадник» (государственный пафос), и «Станционный смотритель» (про будни маленького человека), у Николая Гоголя — «Тарас Бульба» и «Шинель», у Л. Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина». Впрочем, видимо, на то они и классики, чтобы писать одинаково гениально и о малом, и о великом. И вновь вернемся к хронике событий весны 75-го. Несмотря на свое отсутствие на родине, Высоцкий посредством своего творчества все-таки внес определенную лепту в празднование Дня Победы. 9 мая в столичном театре имени Ермоловой состоялась премьера спектакля «Звезды для лейтенанта», где звучали его песни из «военного» цикла: «Всю войну под завязку», «Мы взлетали, как утки…», «Я еще не в угаре, не втиснулся в роль…», «Их восемь — нас двое, — расклад перед боем не наш…» В Москву Высоцкий вернулся в середине мая. Его приезд совпал с выходом очередной пластинки — миньона с четырьмя песнями: «Кони привередливые», «Скалолазка», «Она была в Париже» и «Москва — Одесса». Правда, самому Высоцкому выход пластинки ничего, кроме разочарования, не принес — он-то рассчитывал, что выйдет диск-гигант, обещанный ему еще в январе самим союзным министром культуры Демичевым. Вспоминает В. Шехтман: «1975 год… Вся Москва слушает и поет «Кони привередливые». Володя возвращается из Франции, я встречаю его в Шереметьеве. Проезжаем Белорусский вокзал, а у лотка в лотерею разыгрывается синяя гибкая пластинка Высоцкого (стоила она тогда 60 копеек. 20 мая Высоцкий отправился с визитом к фотографу Валерию Плотникову. Причем, когда последний открыл ему дверь, в первые мгновения он приятеля просто не узнал — лицо его украшала борода, которую он специально отрастил для роли Лопахина в спектакле «Вишневый сад», который должен был ставить на «Таганке» режиссер-«варяг» — Анатолий Эфрос из Театра на Малой Бронной. И только знаменитый голос с хрипотцей выдавал в нем «шансонье всея Руси» (по образному выражению А. Вознесенского). Между тем актер пришел к фотографу не ради праздного любопытства, а по делу — тот обещал сделать несколько его профессиональных снимков. Теперь они известны всему миру — на них бородатый Высоцкий сидит на кухне у Плотникова (пол там выложен кафельной шашечкой), а за его спиной висит огромная афиша спектакля «Гамлет». На следующий день фотосессия продолжилась, причем на этот раз Высоцкий приехал не один, а со своим другом, коллегой по «Таганке» Иваном Бортником, с которым он сильно сблизился в последнее время. В родном театре Высоцкий впервые объявился 26 мая — пришел смотреть репетицию спектакля «Вишневый сад» (в паре с Виталием Шаповаловым он должен был играть купца Лопахина). Появление Высоцкого произвело фурор в театре, причем всех без исключения потрясла борода артиста, которую он отпустил за эти месяцы своего отсутствия. Примерно в течение часа Высоцкий рассказывал коллегам про то, как хорошо оттянулся за кордоном: про Мексику, Мадрид, «Прадо», Эль Греко. Сообщил также, что напел целый диск своих песен, видел три спектакля Питера Брука, который чем-то сходен с Юрием Любимовым, но все-таки посильнее и т. д. Кстати, здесь же, в Москве, находится и жена Высоцкого Марина Влади, и живут они у актера все той же «Таганки» Ивана Дыховичного. До этого, как мы помним, Высоцкий по большей части жил либо у матери на улице Телевидения, либо снимал квартиры, но когда купил кооперативную квартиру в доме № 28 по Малой Грузинской, собирался вселиться туда. Однако весной 75-го выяснилось, что жилье еще не готово — строители так постарались, что после сдачи дома в квартире надо было заново перестилать пол, заделывать швы и т. д. В итоге, пока на Грузинской шел аварийный ремонт, Высоцкому предложил пожить у себя Дыховичный, благо его жилищные условия позволяли принимать гостей — он обитал в роскошной квартире своей жены, которая, как мы помним, была дочерью члена Политбюро Дмитрия Полянского. Между тем вселение Высоцкого и Влади в его квартиру запомнилось Дыховичному на всю жизнь. Дело в том, что супруга нашего героя приехала из Парижа не с пустыми руками, а привезла на крыше своего автомобиля огромный, как теперь говорят, сексодром — трехспальный квадратный матрац «индивидуальная суперпружина». Вот как об этом вспоминает сам И. Дыховичный: «Когда во двор въехал „Мерседес“, в котором сидела Марина, а на крыше был прикреплен матрац и вылез Володя в красненькой рубашечке и они стали тащить матрац ко мне… это был страшный момент, потому что в нашем доме жили люди, в основном пенсионеры, которых вообще раздражала любая живая жизнь. И когда они увидели это, я понял, что это все! На меня были написаны анонимки во все существующие организации, включая Красный Крест. А у Марины тогда был период, когда она очень легко, даже фривольно одевалась… И утром, когда она проходила мимо этих людей и весело говорила: „Привет!“ — они роняли свои ручки. А Володя, когда узнал про анонимки, перестал с ними здороваться. У него была твердая позиция — этих людей просто не существует. Тогда они написали еще одно письмо: „Почему это Высоцкий не здоровается! Ну хотя бы он с нами здоровался!“ И тогда Володя утром — мы ехали с ним на репетицию — увидел этих людей, их сидело там человек десять: „Ну здравствуйте вам!“ — поклонился, как говорится, в пояс!..» А вот как вспоминает о своем житье-бытье у Дыховичного Марина Влади: «У этой молодой пары великолепная, огромная квартира в центре, и они отдают нам целую комнату с ванной и всеми удобствами. Мы кладем наш матрац прямо на пол, потому что они тоже только что переехали и в квартире почти нет мебели… Мы наслаждаемся беспечной жизнью в течение нескольких недель, потому что, конечно же, строительные работы в нашем с тобой доме не двигаются. Зато у наших приятелей через короткое время все готово. Современная мебель привезена специально из Финляндии, расстелены великолепные ковры — свадебный подарок отца невесты, расставлены редкие книги — подарок семьи мужа. Если бы не купола старой церкви, которые видны из окна, можно было бы подумать, что мы где-нибудь на Западе…» В среду, 28 мая, в Театре на Таганке состоялась первая репетиция «Вишневого сада» с участием Высоцкого. На нее актер пришел без своей знаменитой бороды, которая произвела такой фурор два дня назад практически на всех таганковцев. Однако единственным человеком, кому растительность на лице артиста категорически не понравилась, был Анатолий Эфрос. Он и посоветовал Высоцкому бороду сбрить. Вообще об этой постановке стоит рассказать более подробно, поскольку для «Таганки» это был необычный спектакль: он звучал явным диссонансом на этом политизированном «пиратском судне». А начать надо с той ситуации, которая сложилась в среде ведущих советских театральных режиссеров той поры. Вот как ее описывает уже известный нам театровед А. Смелянский: «Каждый вел свою игру и имел свою маску. Олег Ефремов (МХАТ) играл в „социально близкого“. Анатолий Эфрос (Театр на Малой Бронной) занял позицию „чистого художника“, к шалостям которого относились так, как секретарь райкома должен был относиться к причудам Моцарта. Георгий Товстоногов (БДТ) выстроил свою дальнобойную стратегию компромиссов, которые позволяли быть на плаву ему и его театру. Юрий Любимов („Таганка“) занял особую вакансию — дерзкого художника, почти хулигана, который разрешает себе немыслимые вещи, потому как имеет в запасе какие-то „тайные козыри“. Расчет был опасный, но верный: в условиях всеобщего бараньего послушания вызывающе вести себя мог только человек, за которым кто-то стоял…» Тайные козыри у Любимова и в самом деле были, и он, как ловкий фокусник, каждый раз вынимал их из рукава, вводя в восторг не только актеров своего театра, но и всю либеральную интеллигенцию. А козыри эти заключались в том, что к середине 70-х Любимов окончательно утвердился в роли знаковой фигуры в стане либералов-западников — эдакий Александр Твардовский, но из театральных кругов. Причем Любимову удалось намного превзойти покойного поэта, который хоть и имел точно такие же крестьянские корни, как и он, однако в силу своей глубинной русскости был слишком принципиален и не гибок в общении с властью (в таких случаях говорят, «не обладал гибким хребтом»), плюс имел склонность к извечной российской болезни — тяге к зеленому змию. Во многом именно поэтому западники отдали его на заклание в 70-м. Любимов являл собой несколько иной тип. Он был умен, хитер, и у него была поразительно развита интуиция (как говорят, «умел держать нос по ветру»). К тому же он был женат на актрисе Людмиле Целиковской, которая была «мозгом» его театра. Все перечисленное и позволило Любимову выделиться на фоне остальных либералов. Брежнев, похоже, тоже уважал Любимова, но не за его театральный талант (ни одного спектакля «Таганки» генсек не видел по принципиальным соображениям), а за то, что его фигура ценилась на Западе. В той игре, которую кремлевскому руководству приходилось вести с еврокоммунистами, Любимов мог пригодиться. Помощник Гришина Юрий Изюмов позднее будет вспоминать, что Любимов часто звонил его шефу на работу и просил помочь в разных начинаниях. При этом неизменно повторял: «Вы должны мне помогать хотя бы как единственному русскому режиссеру». Позднее в народе будет ходить версия, что в Любимове, помимо русских и цыганских кровей, текла еще и еврейская, что в итоге позволит ему принять подданство Израиля. Но вот ведь что интересно: считая себя «единственным русским режиссером», Любимов был оппозиционно настроен по отношению к советской власти в сто крат сильнее, чем любой другой сторонник его взглядов. Взять того же Анатолия Эфроса. Он тоже считался оппозиционером, но его оппозиция была иной: он считался социальным режиссером, которому была чужда политика. Поэтому с Любимовым у него были странные отношения: внешне вроде бы вполне интеллигентные, а на самом деле — натянутые. Творчески Эфрос и Любимов пересекались не часто. В 1974 году, когда Эфрос снимал на ТВ спектакль «Всего несколько слов в честь господина де Мольера», он пригласил на роль Мольера именно Любимова (видимо, чтобы придать спектаклю большую остроту: ведь за Любимовым к тому времени уже прочно закрепилась слава непримиримого оппозиционера). В свою очередь ответный жест сделал и Любимов: в следующем году пригласил Эфроса поставить на сцене «Таганки» спектакль. Вот как об этом вспоминает сам Ю. Любимов: «Я просил Эфроса поставить „Утиную охоту“ А. Вампилова, которую мне не разрешали, а ему разрешили (наверное, потому что Любимов поставил бы эту пьесу как трагедию человека в нездоровом, советском, обществе, а Эфрос — как трагедию человека без привязки к какому-то конкретному обществу, поскольку лишние люди есть везде Эфрос выбрал чеховский «Вишневый сад», что было своеобразным вызовом труппе «Таганки»: ведь до этого она к русской классике не обращалась, а к пьесам А. Чехова и подавно, поскольку Любимов их не любил. В итоге именно этот спектакль станет поводом к окончательному размежеванию между Любимовым и Эфросом: первый уличит второго чуть ли не в умышленном подтачивании основ его театра, в попытке увести его от насущной политики. И вновь вернемся к хронике событий 75-го. В первые дни июня Высоцкий едет в Новогорск, где тогда находилась сборная СССР по футболу, проходившая подготовку перед товарищеским матчем со сборной Италии. Вот как об этом вспоминает Олег Блохин: «Высоцкий приехал к нам выступать и, как он сам говорил, „познакомиться с теми, кто навел шороху в Европе“ (дело в том, что советская сборная тогда почти целиком состояла из игроков киевского „Динамо“, которое минувшей весной выиграло Кубок кубков. Кстати, ту игру с итальянцами наши выиграли со счетом 1:0. Не будет преувеличиением сказать, что определенную лепту в эту победу внес и Владимир Высоцкий. Тем временем в Театре на Таганке практически каждый день идут репетиции «Вишневого сада». Высоцкий работает исступленно, с большим азартом. Несмотря на то что он вошел в спектакль позже других коллег, он быстро наверстывает упущенное: мгновенно учит текст и на лету схватывает мизансцену. 6 июня, после репетиции, он вместе с партнерами по спектаклю Аллой Демидовой (она играет Раневскую) и Иваном Дыховичным (Петя Трофимов) едет на квартиру последнего. Там они сытно обедают, после чего Высоцкий подвозит Демидову до дома на собственной иномарке. 9 июня эта же троица, сразу после окончания репетиции «Гамлета», решает съездить на пару дней в Ленинград, чтобы отыграть там несколько концертов. На машине Высоцкого рванули на вокзал. Однако там выяснилось, что свободных билетов на ближайший поезд уже не осталось. Но тут чудеса сноровки проявил Высоцкий. Просунув свою физиономию в билетную кассу, он только пробасил «Здравствуйте, девушки», как по кассе тут же пронесся восторженный шумок: «Это же Высоцкий!» Естественно, уже через несколько минут в обмен на автографы три билета на «Красную стрелу» были у него в кармане. В поезде, чуть ли не полночи, Высоцкий развлекал попутчиков своими новыми песнями. Демидову больше всех поразила дилогия — «Погоня» и «Что за дом притих». Приехав в Питер рано утром 10-го, артисты бросились искать такси. Но ни одной свободной машины в эти ранние часы на привокзальной площади не оказалось. Тогда Высоцкий предложил коллегам отправиться пешком к своим друзьям — Кириллу Ласкари (сводному брату Андрея Миронова) и Нине Ургант, которые жили неподалеку от вокзала. Дошли без приключений. К счастью, хозяева были дома и встретили незваных гостей с распростертыми объятиями. Завтрак прошел в теплой и дружественной обстановке. А вот ужинали таганковцы уже в другом месте — их пригласил к себе кинорежиссер Илья Авербах. А поздней ночью гости откланялись и вновь рванули на вокзал, чтобы успеть на последнюю «Красную стрелу». И вновь почти полночи не спали, а общались. 11 июня с утра — репетиция. После нее — обед у Дыховичного. Ели раков. Высоцкий и Демидова вспоминали события восьмилетней давности, когда они на съемках фильма «Служили два товарища» в Измаиле ели красных раков в синем тазу. Вечером играли «Гамлета». 12 июня репетировали «Сад», вечером играли «Антимиры». После спектакля Андрей Вознесенский читал свои новые стихи. Разошлись актеры в прекрасном настроении. Но назавтра все было испорчено. Прогнали четыре акта «Сада», но очень плохо. Любимов (он делал свою версию спектакля, не приняв эфросовскую) буквально рвал и метал, обвиняя актеров во всех смертных грехах. Обещал раз и навсегда покончить со звездной болезнью некоторых из присутствующих. Высоцкий принял этот упрек на свой счет. Но сильно не обиделся — привык. Вечером, во время «Гамлета», то и дело иронизировал в разговоре с Демидовой: «Ну, как жизнь, звезда?» 14 июня Высоцкий съездил на Украину, в город Кременчуг Полтавской области, где дал «квартирник» в доме у Н. Гусева. Кроме этого, он выступил с концертом перед тамошним партийным и милицейским руководством города. И снова вспомним: «Меня к себе зовут большие люди — чтоб я им пел „Охоту на волков“. 19 июня он уже был в России и выступил в подмосковном Монине перед слушателями Военно-воздушной академии. 26 июня на репетицию «Сада» пришел кинорежиссер Элем Климов, который, видимо, искал подходящих актеров для своего очередного фильма. Но уже после первого акта чуть не заснул — ему было откровенно скучно. Может быть, поэтому он никого из таганковцев в свои будущие ленты так и не возьмет. 27 июня на «Мосфильме» принимали фильм «Бегство мистера Мак-Кинли» Михаила Швейцера. Работа над лентой была завершена еще три месяца назад, но Госкино заставило режиссера вносить в нее существенные поправки. В итоге этих изменений из ленты вылетели практически все песни, написанные для фильма Владимиром Высоцким, поскольку в них антисоветский подтекст (завернутый в оболочку критики западной действительности) торчал из всех щелей. На одном из своих концертов осенью этого же года актер так обрисует сложившуюся ситуацию: «Я написал несколько больших баллад для фильма „Бегство мистера Мак-Кинли. Сделали большую рекламу этому, и написали, что я там играю чуть ли не главную роль и что я там пою все баллады. Это вранье! Я там ничего не играю, потому что полностью вырезан. Вместо девяти баллад осталось полторы, и те — где-то на заднем плане. Поэтому не верьте! И на фильм-то пойдите, но совсем без ожидания того, что вы там услышите мои баллады…“ В этом монологе Высоцкий опять же лукавил, не объясняя главной сути проблемы: за что именно были вырезаны из фильма его песни. Однако сказать правду (дескать, я своими песнями хотел вдарить по этой власти со всей силы, а она, оказавшись не дурой, мне этого не разрешила) он тоже не мог: себе дороже. Поэтому в его положении можно было поступить по-разному: либо вообще промолчать об этой истории, либо рассказать ее со своих позиций. Высоцкий выбрал второй вариант, что, в общем-то, понятно: это добавляло новых симпатий ему как певцу протеста. В тот же день в Театре на Таганке состоялся прогон «Вишневого сада», но Высоцкий в нем не участвовал — вместо него роль Лопахина играл Виталий Шаповалов. Прогон складывался нервно: лихорадило актеров, раздражались режиссеры — Эфрос и Любимов. Последний ревнует к первому, хотя именно Любимов предложил Эфросу поставить «Сад» на сцене своего театра. Теперь, видимо, жалеет. После прогона, когда актеров собрал у себя в кабинете Любимов, случился скандал. Демидова опаздывала на «Золото Рейна» в постановке Шведской оперы, а ее никак не отпускали. Тогда она встала и, извинившись, покинула собрание. Любимова это возмутило, и он разразился гневной тирадой вслед уходящей актрисе: мол, он устал от равнодушия актеров, что его никто в грош не ставит и все такое прочее. Но Демидова все равно умчалась. Состояние Любимова близко к нервному, поскольку конфликт с Эфросом все более углубляется. Как напишет чуть позже театровед Р. Кречетова: «Репетируя „Вишневый сад“, Эфрос, безусловно, исходил из преимущества своего метода и своих спектаклей над теми, что шли на „Таганке“. Он не пытался как-то примениться к местным условиям игры, напротив, собирался на них повлиять… Перед самой сдачей «Вишневого сада» после прогона… он говорил, что спектакль изменит зрительный зал «Таганки»: уйдут политизированные поклонники искусства Любимова, придут вместо них другие, уже эфросовские. И выходило, что эти перемены — на благо… Что такого особенного вы открыли? Из-за чего столько шума и гордости? Ваши открытия можно увидеть на каждом углу — улавливалось в подтексте. Актеры слушали, затаясь. В зрительном зале (а беседа происходила в нем) установилась особая тишина, будто в кульминационный момент представления. В этой тишине с подчеркнутой снисходительностью звучал голос Эфроса. Он иронизировал и сочувствовал одновременно. Он вроде бы деликатно стремился открыть глаза на их собственный театр, подточить веру в его уникальность. Ситуация, надо сказать, была не слишком приятной. И какой-то двусмысленной: гость за спиной хозяина так небрежно, походя покушался на его авторитет. Неловко… Конечно же, Любимов ревновал… Он ходил вокруг будущего спектакля далекими кругами. Он чувствовал его нарождающуюся чужеродность, невольно от нее защищался. Порой, возможно, терял ощущение грани между защитой и нападением. Что делать. Мучительно страшен психологический мир театральных кулис, такой желанный и радостный для непосвященных. Соперничество — одна из глубинных составляющих творческого процесса. Дни работы над «Вишневым садом» были пронизаны тайным драматизмом…» Конфликт двух режиссеров приведет к тому, что Любимов задумает тогда же поставить свою версию «Вишневого сада». Случай был уникальный для советского театра, поскольку игрались сразу две премьеры одного и того же спектакля, да еще с разницей в несколько месяцев. Но вернемся к событиям июня 75-го. Между тем скандалы вокруг «Вишневого сада» продолжают сотрясать стены «Таганки». Перед самой сдачей спектакля высокой комиссии из Минкульта бучу поднял Виталий Шаповалов. Поводом же к этому стало следующее. Актеров, занятых в спектакле, пригласили в Большой театр на примерку костюмов. И там Шаповалов внезапно узнал, что костюм-то сшили не на него, а на Высоцкого. И это при том, что Эфрос обещал Шаповалову, что сдавать спектакль будет именно он. Возмущенный актер летит в театр и врывается в кабинет Эфроса. Далее идет следующий монолог: — Если бы вы, Анатолий Васильевич, сказали мне прямо: «Вы будете вторым, а сдавать спектакль будет Володя», — я бы не пикнул. И был бы вторым, я никогда конкуренции не боялся: кто лучше, тот пусть и будет. Пусть Володя играет вечер, вечер — я. Но вы же мне этого не сказали! Мне портной объяснил, что шьют костюм на Володю. Зачем вы меня подставили?! При ребятах, при всех? Я вам что — подзаборник?! В общем, я выхожу из игры, а Володя пусть себе играет на здоровье. Только учтите — Володя сейчас сыграет премьеру и уедет в Париж, у него своя жизнь, свои дела. А вы думаете, я буду с осени по-черному пахать? Не надейтесь, я из игры выхожу! Эфрос пытается урезонить актера: — Не надейтесь не играть! — Ну, уж это теперь мне решать после всего, что вы мне устроили, — отвечает Шаповалов. — А сейчас я иду к Любимову и предупреждаю его, что, если Эфрос осенью захочет, чтобы я играл Лопахина вместо Высоцкого, — даже приказом он меня это сделать не заставит. В итоге от роли Лопахина Шаповалов отказался. 2 июля в Театре на Малой Бронной был показан спектакль «Женитьба» по Н. Гоголю в постановке Анатолия Эфроса. Зал был забит до отказа, поскольку спектакль считался премьерным — его первый показ состоялся в середине марта. Спектакль своим присутствием почтили Владимир Высоцкий и Марина Влади, которые в силу объективных причин — отсутствие в Москве — не смогли посетить первый показ. Вспоминает болгарский театровед Л. Георгиев: «Внешне Марина Влади с ее типично русскими чертами не выделялась из толпы. Я заметил, что, когда мы прогуливались в фойе театра, публика ее не узнавала. На ней был скромный коричневый шерстяной костюм и большие темные фиолетовые очки. Владимир тоже попытался спрятаться от публики за такими же круглыми темными очками, но „номер не удался“, и, пока мы совершали обычный круг, ему пришлось дать несколько автографов. Высоцкому протягивали программки «Женитьбы», он пробовал объяснить, что в этом спектакле не участвует и не может подписывать чужую программку, тогда люди начинали рыться в карманах и вытаскивать всевозможные бумажки, вокруг образовывалась толпа, и в конце концов Владимир махнул рукой и скрылся через какую-то внутреннюю дверь… А мы с Мариной продолжали разгуливать по фойе, и никто нас не останавливал. Но, конечно, если бы Марина была без очков, ее сразу узнали бы… Потом мы сидели в зале, ожидая начала «Женитьбы». Высоцкий был в черном свитере крупной вязки. Я решил пошутить: не тот ли это свитер, в котором он играет Гамлета, вызывая столько недоумений. — Не-е-ет! — протянул он, улыбнувшись. — Тот толще, настоящая шерсть, мохнатый мохер! В нем нельзя ходить в театр, задохнешься от жары, в нем можно только играть! — Даже летом? — Даже летом!..» Спустя четыре дня эти же герои увиделись вновь, но уже на другой премьере — в Театре на Таганке показывали спектакль «Вишневый сад» в постановке все того же Анатолия Эфроса. Только теперь в зале сидели Георгиев и Влади, а Высоцкий был на сцене — играл Лопахина. Вспоминает Л. Георгиев: «В антракте мы поднялись за кулисы повидаться с ним. Тот, кто был в старом здании театра, знает, какая там теснота. У актеров не было отдельных гримерных, лишь две общие „раздевалки“ — на нижнем этаже для женщин и на верхнем для мужчин. Мы подошли к дверям и остановились. Марина попросила меня взглянуть, не раздет ли кто-нибудь из артистов. Я посмотрел и позвал ее. Все были одеты, за исключением Высоцкого. Голый до пояса, он разгуливал между зеркалами, которые утраивали и учетверяли его. Марина подошла и обняла Владимира. У коллег тут же нашлись какие-то неотложные дела, и они один за одним покинули гримерную. Я тоже вышел в коридор…» |
||
|