"Елена Келлер. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

Как мне написать о моей матушке? Она так мне близка, что говорить о ней
кажется неделикатным.
Долгое время я считала свою маленькую сестренку захватчицей. Я
понимала, что больше не являюсь единственным светом в окошке у матушки, и
это переполняло меня ревностью. Милдред постоянно сидела на коленях у
матушки, где привыкла сидеть я, и присвоила себе всю материнскую заботу и
время. Однажды случилось кое-что, по моему мнению, добавившее оскорбление к
обиде.
У меня тогда была обожаемая затертая кукла Нэнси. Увы, она была частой
беспомощной жертвой моих яростных вспышек и жаркой к ней привязанности, от
которых приобрела еще более потрепанный вид. У меня были другие куклы,
которые умели говорить и плакать, открывать и закрывать глаза, но ни одну из
них я не любила так, как Нэнси. У нее была своя колыбелька, и я часто по
часу и дольше укачивала ее. Я ревностно охраняла и куклу, и колыбельку, но
однажды обнаружила маленькую свою сестричку мирно спящей в ней. Возмущенная
этой дерзостью со стороны той, с кем меня пока не связывали узы любви, я
рассвирепела и опрокинула колыбельку. Ребенок мог удариться насмерть, но
матушка успела подхватить ее.
Так бывает, когда мы бредем долиной одиночества, почти не зная о нежной
привязанности, произрастающей из ласковых слов, трогательных поступков и
дружеского общения. Впоследствии, когда я возвратилась в лоно человеческого
наследия, принадлежащего мне по праву, наши с Милдред сердца нашли друг
друга. После этого мы были рады идти рука об руку, куда бы ни вел нас
каприз, хоть она совсем не понимала моего языка жестов, а я ее детского
лепета.


Глава 3. ИЗ ТЬМЫ ЕГИПЕТСКОЙ

Я росла, и во мне нарастало желание выразить себя. Немногие знаки,
которыми я пользовалась, все меньше отвечали моим потребностям, а
невозможность объяснить, чего я хочу, сопровождались вспышками ярости. Я
чувствовала, как меня держат какие-то невидимые руки, и делала отчаянные
усилия, чтобы освободиться. Я боролась. Не то чтобы эти барахтанья помогали,
но дух сопротивления был во мне очень силен. Обычно я, в конце концов,
разражалась слезами, и все заканчивалось полным изнеможением. Если матушке
случалось в этот момент быть рядом, я заползала в ее объятья, слишком
несчастная, чтобы вспомнить причину пронесшейся бури. Спустя какое-то время
потребность в новых способах общения с окружающими стала настолько
неотложной, что вспышки гнева повторялись каждый день, а иногда каждый час.
Родители мои были глубоко огорчены и озадачены. Мы жили слишком далеко
от школ для слепых или глухих, и казалось нереальным, чтобы кто-то поехал в
такую даль учить ребенка частным образом. Временами даже мои друзья и родные
сомневались, что меня можно чему-нибудь научить. Для матушки единственный
луч надежды блеснул в книге Чарльза Диккенса "Американские заметки". Она
прочитала там рассказ о Лоре Бриджмен, которая, как и я, была глухой и
слепой, и все-таки получила образование. Но матушка также с безнадежностью
вспомнила, что доктор Хоу, открывший способ обучения глухих и слепых, давно
умер. Возможно, его методы умерли вместе с ним, а если даже не умерли, то
каким образом маленькая девочка в далекой Алабаме могла этими чудесными