"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

двойка. Реакцию ее можно не описывать. В приемной комиссии ей ответили, что
работы абитуриентам не показываются. Учительница литературы, преподававшая
Анечке в музыкальной десятилетке, узнав о двойке, была в шоке. Анечка была
ее лучшая ученица. Она пошла в Гороно /городской отдел народного
образования/ и написала заявление. В нем она указала, что или она не
соответствует требуемому уровню преподавания или отметка подтасована. Делу
был дан ход. Комиссия Гороно затребовала сочинение. И тут оказалось, что
сочинение исчезло. Вся приемная комиссия якобы в полном составе со всем
имеющимся у них рвением безуспешно пыталась его разыскать. Я-то знала, как
это делается. В трусики - и в ведро. Но меня никто не спросил. А Анечка
впала в депрессию. Ленинградская Консерватория опостылела ей еще до ее туда
поступления. И она уехала в Москву. И училась у лучшего в Союзе профессора
Янкелевича.
Мама страшно скучала и делала все возможное, чтобы облегчить Анечке
учебу и быт. Дело доходило до абсурда - в Москву скорым поездом отправлялись
обеды. Но истины ради надо сказать, что отправлялись не регулярно - только в
период экзаменов и концертов. Думаю, что Анечке это было не нужно. Мама
делала это для себя, и с ней никто не спорил. У нас вообще было не принято
перечить маме.
Отъезд Анечки я также переживала безумно тяжело. Это была моя первая
разлука в жизни с дорогим и любимым человеком. Наш жизненный путь
разделился, оставив в моем сердце щемящее чувство пустоты, которая
заполнялась счастьем в редкие наши встречи, всегда бурные и радостные, но с
самого начала омраченные неизбежным расставанием.
Итак, я закончила школу и поступила в ЛЭТИ им.В.И.Ульянова /Ленина/.
Это был один из ведущих электротехнических институтов Ленинграда. Училась я
на радиотехническом факультете. В нашей группе я была единственной девочкой
и единственной еврейкой. Факультет этот отличался особой строгостью по
отношению к евреям. "Известная" квота о пятипроцентной еврейской норме, о
которой нигде не было написано, но которую все прекрасно знали и принимали
как нечто само собой разумеющееся /в том числе и я/, выполнялась на этом
факультете с удивительным рвением и значительным ее уменьшением. До сих пор
не понимаю, что меня побудило пойти именно на этот факультет. Очевидно, я
решила доказать всем и себе в первую очередь, что в любую квоту пролезу.
Вообще "еврейский" вопрос, как таковой, меня в молодости не очень
волновал. Я считала, что главное - знать правила игры. А дальше все будет
зависеть от того, насколько ты искусный игрок. Впервые я столкнулась с этой
проблемой в одиннадцать лет. Дело было в 1953 году и жили мы еще на 8-ой
Советской. Как-то раз я вышла во двор, и мои подружки, с которыми я
проскакала на скакалке, наверное, полмира, вдруг закричали мне в лицо:
"Жидовка, жидовка, вы Сталина убили". Помню, я тогда обомлела, но совсем не
от того, что меня жидовкой обозвали. Для меня "жидовка" звучало вроде
"жила". А так я и сама обзывала тех, кто нечестно играет, "жилит". А больше
всего меня обидело то, что мы, якобы, Сталина убили. Я тогда Сталина очень
любила и в день его смерти горькими слезами плакала. Жутко расстроенная, в
слезах, я прибежала домой. И был тот редкий случай, что мама дома была.
Выслушав меня, она посадила меня рядом и сказала: "Прежде всего запомни:
евреи никого не убивали, а Сталина тем более. И это уже всем известно и в
газете об этом напечатано". Ну, а потом, когда я немного успокоилась, она
мне про правила игры и рассказала. Конечно, первые только ходы, для детского