"Сергей Казменко. Бремя избранных" - читать интересную книгу автора

только для самих себя. Наверное, художник просто не в состоянии творить,
не делясь с другими людьми, как бы больно ему при этом не было. И я ждал
этой выставки. Ждал и боялся. А в последний момент, за неделю до открытия,
не выдержал и сбежал, оставив Анно все заботы по ее подготовке. Сбежал,
как мне сначала казалось, ото всех этих вопросов, но они конечно же
настигли меня здесь, и отсюда бежать уже было некуда.


Я все же не выдержал и вернулся на день раньше. Из аэропорта позвонил
Анно и поехал домой. Он уже ждал меня там, когда я вошел - уезжая, я
всегда оставляю ему ключи от квартиры. Развалился, как обычно, в моем
кресле и сосал свою вечно пустую трубку. Он ничего не ответил на мое
приветствие, только кивнул и проследил взглядом, когда я прошел в спальню,
чтобы переодеться с дороги. Странно, я и не ждал ничего другого. Я как
будто бы чувствовал, что так оно и будет, предвидел этот странный его
взгляд и застывшую позу, предвидел его молчание и гнетущую, напряженную
тишину в квартире.
Его звонок в день открытия выставки оставался для меня до сих пор
единственным источником информации о ней. Там, на юге, я почти не читал
газет и журналов, даже радио мне каким-то чудом удавалось избегать. Я
старался насколько только мог спрятаться от любого возможного упоминания
об этой выставке, хотя и понимал, отлично понимал, что в масштабах страны
она является событием слишком ничтожным, чтобы заслуживать упоминания в
сводках новостей. Но чем больше старался я воздерживаться от мыслей о
выставке, тем больше - вполне естественно - они овладевали мной, тем чаще
стали возвращаться прежние сомнения и прежние, так и не разрешенные
вопросы. Я не хотел звонить Анно, я страшился позвонить кому-то еще, и к
тому моменту, когда самолет пошел на посадку, пришел уже в совершенное
смятение. Переодеваясь, я посмотрел на себя в зеркало. Застывшее, ледяное
лицо, пустой, невидящий взгляд. "Портрет наркомана", - сказал бы Анно.
Его машина стояла у подъезда. Мы успели как раз к закрытию, когда зал
покидали последние посетители, и пожилая уборщица в синем халате начала
мыть пол. Когда мы вошли в зал, предварительно переговорив с вахтером, она
подняла голову, неодобрительно поглядела на нас и снова занялась своим
делом. На картины она не смотрела.
Анно остановился у входа в зал, сел в кресло у столика с книгой
отзывов и принялся ее перелистывать. Я знал, что он не читает - так,
переворачивает страницы. За всю дорогу сюда мы не сказали друг другу ни
слова. Что-то тяжелое висело в воздухе между нами, мы оба чувствовали это
и не могли говорить. Он сидел теперь в кресле спиной к залу, спиной к
картинам. Он не хотел смотреть на картины, он оставлял меня наедине с
ними.
Я отвернулся от него, сделал несколько шагов. Услышал, как он
зашелестел страницами. Услышал, как уборщица поставила на пол ведро. И
все. И весь мир вокруг исчез, во всем мире остались лишь я и мои картины.
Я лишь взглянул на них, поднял глаза, и они заполнили собой весь мир, они
не оставили в этом мире места ничему больше. Они глядели на меня со всех
сторон, они обступили меня, и я шагнул им навстречу.
Мир меняется вокруг нас, и мы меняемся вместе с миром. И то, что
поражало своей новизной вчера, назавтра покажется тусклым и неинтересным.