"Сергей Казменко. Бремя избранных" - читать интересную книгу авторатолько для самих себя. Наверное, художник просто не в состоянии творить,
не делясь с другими людьми, как бы больно ему при этом не было. И я ждал этой выставки. Ждал и боялся. А в последний момент, за неделю до открытия, не выдержал и сбежал, оставив Анно все заботы по ее подготовке. Сбежал, как мне сначала казалось, ото всех этих вопросов, но они конечно же настигли меня здесь, и отсюда бежать уже было некуда. Я все же не выдержал и вернулся на день раньше. Из аэропорта позвонил Анно и поехал домой. Он уже ждал меня там, когда я вошел - уезжая, я всегда оставляю ему ключи от квартиры. Развалился, как обычно, в моем кресле и сосал свою вечно пустую трубку. Он ничего не ответил на мое приветствие, только кивнул и проследил взглядом, когда я прошел в спальню, чтобы переодеться с дороги. Странно, я и не ждал ничего другого. Я как будто бы чувствовал, что так оно и будет, предвидел этот странный его взгляд и застывшую позу, предвидел его молчание и гнетущую, напряженную тишину в квартире. Его звонок в день открытия выставки оставался для меня до сих пор единственным источником информации о ней. Там, на юге, я почти не читал газет и журналов, даже радио мне каким-то чудом удавалось избегать. Я старался насколько только мог спрятаться от любого возможного упоминания об этой выставке, хотя и понимал, отлично понимал, что в масштабах страны она является событием слишком ничтожным, чтобы заслуживать упоминания в сводках новостей. Но чем больше старался я воздерживаться от мыслей о выставке, тем больше - вполне естественно - они овладевали мной, тем чаще вопросы. Я не хотел звонить Анно, я страшился позвонить кому-то еще, и к тому моменту, когда самолет пошел на посадку, пришел уже в совершенное смятение. Переодеваясь, я посмотрел на себя в зеркало. Застывшее, ледяное лицо, пустой, невидящий взгляд. "Портрет наркомана", - сказал бы Анно. Его машина стояла у подъезда. Мы успели как раз к закрытию, когда зал покидали последние посетители, и пожилая уборщица в синем халате начала мыть пол. Когда мы вошли в зал, предварительно переговорив с вахтером, она подняла голову, неодобрительно поглядела на нас и снова занялась своим делом. На картины она не смотрела. Анно остановился у входа в зал, сел в кресло у столика с книгой отзывов и принялся ее перелистывать. Я знал, что он не читает - так, переворачивает страницы. За всю дорогу сюда мы не сказали друг другу ни слова. Что-то тяжелое висело в воздухе между нами, мы оба чувствовали это и не могли говорить. Он сидел теперь в кресле спиной к залу, спиной к картинам. Он не хотел смотреть на картины, он оставлял меня наедине с ними. Я отвернулся от него, сделал несколько шагов. Услышал, как он зашелестел страницами. Услышал, как уборщица поставила на пол ведро. И все. И весь мир вокруг исчез, во всем мире остались лишь я и мои картины. Я лишь взглянул на них, поднял глаза, и они заполнили собой весь мир, они не оставили в этом мире места ничему больше. Они глядели на меня со всех сторон, они обступили меня, и я шагнул им навстречу. Мир меняется вокруг нас, и мы меняемся вместе с миром. И то, что поражало своей новизной вчера, назавтра покажется тусклым и неинтересным. |
|
|