"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

лишь некоторые из четырнадцати моих неполучившихся рассказов, и думаю
сейчас о них, как о детях, которым не выпало явиться на свет божий.
В этой связи припоминаю случай с разноцветными камешками, которыми славны
Командоры: опалы и яшма, и дикие изумруды. Я набрал их на отмели в дельте
ручья Буян, переложив сырым песком в банке "Фуруно". Непросто их было
обнаружить, увидеть в ледяной воде, понять ее прозрачность и приспособить
глаза. Выхватывая камешки в паузах отлива, я слышал звоны, похожие на
удары судового колокола. Создавали их захваченные водопадом и крутящиеся в
нем пузыри воздуха. Такие вот пузыри, только газовые, станут средой
обитания для героев моей "Полыньи", рассеянных течением, спящих в
наркотическом забытьи в глубинах океана... Я был богачом, владельцем банки
"Фуруно" с драгоценными камнями. Но ненадолго, так как выронил ее, когда
плыли обратно. Свесясь с бота, я смотрел с помрачением в душе, как они
тонут, мои камешки, и, посверкивая, устилают дно. До них нельзя уже и
дотянуться. Я так застудил руки, что с трудом удерживал в пальцах
карандаш. Лежа на койке, под качание судна, возню тараканов на переборках
и храп ребят, я выводил корявую строку: "Вот это и будет теперь согревать
далеко и будет о чем писать".
"Могила командора", я простился с тобой.

3. Я - семьянин

Вынимаю наушники из ушей: кончилась кассета. Оказывается, все это время,
что страдал о погибших рассказах, я наслаждался "Малышом" (так называю
свой плеер "HARMONY"), зарядив его PINK FLOYD "WISH WERE HERE". Я не
меломан, не знаю, что это такое. Просто все, что ни делаю, я с чем-то
сочетаю: размышляю под музыку, читаю в туалете, разговариваю, думая о
своем; утверждаю то, что отрицаю, - и так далее.
Однако пора собираться: сегодня у меня занятый день.
Выхожу в большую комнату. Там, кроме книг - небольшой библиотеки;
красивейшего черного камня-голыша за стеклом и абстракционистского
натюрморта, подаренного приятельницей-художницей, не имеется ничего
такого, о чем можно в двух словах сказать. Особенно, если собрался
уходить. Под натюрмортом сидит моя теща Нина Григорьевна. А рядом с ней
присела, не раздеваясь, чтоб срочно поведать свои невзгоды матери, моя
жена Наталья. Я в курсе того, что произошло: сломался маршрутный
троллейбус, на который Наталья имела проездной. В спешке пересела в
автобус, не успев пробить талон, и была оштрафована на половину
минимальной зарплаты.
Меня бесила невезучесть Натальи, вечные трудности, которые она создавала
из ничего. Ну, застукали без талончика. Обязательно надо платить, что ли?
Притом, оштрафовал человек, чьего ребенка она воспитывала в детском саду
за никчемные гроши! Эта вечная ее растерянность, неумение противостоять
наглости, силе... В итоге деньги, отложенные на продукты, как корова
языком слизала. В этом была угроза для моих сбережений; я их скупо отмерял
жене, растягивая сумму до отъезда. А сейчас, когда я задумал "Роман о
себе", добавилась опасность и для романа. Пора принять меры, поставить
вопрос ребром: никакой я уже ни муж, ни семьянин. Однако, вопреки этому
внушению, еще не замеченный ими, я смотрю на Наталью, выуживая из нее,
высветляя за прожитыми годами, как за прослойкой из папиросной бумаги, -