"Эммануил Генрихович Казакевич. Весна на Одере (про войну)" - читать интересную книгу автора

поняв, ничего не сказал, махнул рукой и вместе со своей спутницей вышел из
кирхи.
На улице было холодно, ветрено и торжественно.
Они медленно шли обратно к дому. Лубенцов вдруг спросил:
- А ваш муж... на каком фронте?
- Он погиб, - сказала она. - В сорок втором году, - и сухо добавила:
- На Сталинградском фронте.
Эта внезапная сухость в голосе означала: <Прошу меня не жалеть, и не
говорить лишних слов, и не притворяться, что вас интересует мой муж>.
Она небрежно сказала:
- Вот такие дела.
Но тут она взглянула на Лубенцова и, увидев его растерянное,
смущенное лицо, не выдержала. Напрасно она с силой закусила нижнюю губу -
было уже слишком поздно: из ее глаз полились слезы, и она отвернулась, еле
сдерживаясь, чтобы не расплакаться навзрыд.


III

Ранним утром в деревне появилась колонна грузовых машин. Один из
грузовиков внезапно остановился. Оттуда спрыгнул молоденький связист
лейтенант Никольский. Он первым делом радостно сообщил Лубенцову:
- Знаете, товарищ гвардии майор, мы уже на германской территории!
- Знаю, - усмехнулся Лубенцов и повернулся к Тане. Надо было ехать, а
расставаться не хотелось.
Из дому вышел только что проснувшийся рыжеусый сибиряк. Заметив, что
майор собирается уезжать, он сказал:
- Счастливого пути, товарищ гвардии майор. Встретимся, однако, в
Берлине.
- Похоже на то, - засмеялся Лубенцов и крепко пожал протянутую ему
большую солдатскую руку. С такой же энергией пожал он и тонкие пальчики
Тани. Она сморщилась от боли и жалобно сказала:
- Разве так можно? Мне же этой рукой раненых оперировать...
Лубенцов вконец смутился, мысленно обругал себя за неловкость и сел в
кабину рядом с шофером. Лейтенант вскочил в кузов - и машина тронулась.
<Ну и медведь же я, - с досадой думал Лубенцов. - Ни слова не сказал
на прощанье, привета остальным попутчикам не передал... И что она подумает
обо мне!>
Он вздохнул. Шофер покосился на него и понимающе улыбнулся: <Ох, эти
разведчики! Всюду поспевают!> Лубенцова в дивизии знали все, о хитроумии и
храбрости разведчика ходили легенды. Понятно, что шофер так же, как и
лейтенант Никольский, решил, что гвардии майор неспроста прогуливался
ранним утром с этой красивой сероглазой врачихой.
Машина тем временем выехала на большую дорогу и, включившись в
бесконечную колонну других машин, пошла медленнее.
Разглядывая плывущую за окошком равнину, запорошенные снегом
черепичные крыши, ровно высаженные небольшие рощи и бессознательно
оценивая местность с тактической точки зрения, Лубенцов, однако, не
переставал думать о Тане. Он вспомнил ее слезы и ее последующий
взволнованный рассказ о гибели мужа и о смерти матери и, вспоминая все