"Такэси Кайко. Награда солдату (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

имеет право рассказать о боях. Токио... Где-то там, далеко, маячит твой лик
перед этими вот широко раскрытыми, холодными, рыбьими глазами...
Я снова лег. Не поднимаясь с кровати, придвинул телефон, позвонил в
агентства АП, Рейтер, Юпи, в газету "Сайгон дэйли ньюс" и нескольким
коллегам-японцам. Куда исчез полковник Тао, до сих пор не выяснено.
Несколько молодых офицеров, входящих в группировку "Каравелла", устроили
вчера секретное совещание в особняке на мысе Сен-Жак, повестка дня совещания
не известна. Есть сведения, что премьер, запершись в дальних комнатах
дворца, работает над проектом реорганизации кабинета, однако ему, видимо,
потребуется еще два-три дня, чтобы окончательно уравновесить соотношение сил
между партиями таэден, гоминдан, буддийской и католической группировками.
Буддисты, сторонники мирного движения, молчат. Борьба католиков,
направленная против правительства, ведется только в скрытой форме.
Я позвонил Питеру Арнету в агентство АП. У входа в его контору висит
листок, озаглавленный "Барометрические данные - прогноз переворотов".
- ...Вчера я малость перебрал. Валяюсь в постели... У меня такое
чувство, что переворотов в ближайшие дни не будет... А что показывает ваш
барометр?
- Показывает: "По всей вероятности, обойдется". Сделайте инъекцию
витаминов и спите. И ни о чем не беспокойтесь - наше агентство всегда
поставляет точную информацию. А еще вам неплохо бы поесть пикулей...
- Благодарю вас...
Я лежал на кровати, закутавшись в купальное полотенце - лень было
одеваться. На ночном столике оказался одеколон, и я растер им виски.
Закурил. Вошел бой - вразвалочку. И так же вразвалочку вышел. Он принес
телеграмму. Я распечатал: "Спасибо статью зпт миллион благодарностей тчк Она
жемчужина полосе международных новостей утреннего выпуска тчк Токио с
любовью тчк".
Я смутно вспомнил вчерашнюю ночь. Мы сидели в темном уголке кабаре.
Совсем пьяный Уэстморленд, кажется, заплакал. Я, склонив голову, вдыхал
аромат, исходивший от груди Моники. Помню, как сержант вытащил из кармана
брюк своей полевой формы белый платок и высморкался. Тихонько отведя руку
обнимавшей меня Моники, я в темноте нащупал его лицо и поразился - оно было
мокрым! "Уэст, что с тобой?" - спросил я, и он, продолжая плакать, ответил,
что оказался трусом, не выполнил своего долга. Да, он, тридцатичетырехлетний
американец, уроженец штата Нью-Джорджия, бывалый солдат, ветеран корейской
войны, провалявшийся в окопах тридцать месяцев, обветренный и шершавый, как
наждачная бумага, беззастенчиво выставлявший напоказ запястье левой руки,
где была вытатуирована голая женщина, - он плакал! Он стал влажным, как
пропитанная водой вата. Я сначала подумал, что он нас разыгрывает, и ничего
не сказал ему. Но он забормотал, не переставая тихонько всхлипывать:
- Помнишь... когда мы шли через болото... нас обстреляли сзади... И
вьетнамские солдаты, эти мокрые курицы, пустились наутек... И бросили своих
раненых... там, где они упали... И я бежал вместе с ними... И я бросил,
понимаешь - бросил! - раненых...
- Ты сделал все, что мог. Ничего другого сделать было нельзя.
- Не ври! Я струсил. Ничего я не сделал, сволочь! Просто побежал - и
все... Вместе с ними. Как пес... Удрал... Конечно, положение было дерьмовое,
но все равно я не имел права удирать...
Он упрямо стоял на своем и продолжал плакать. Тогда я и поднялся из-за