"Такэси Кайко. Шарик рассыпался " - читать интересную книгу автора

Он работал на совесть, перемещаясь от головы к ногам и обратно. Я позабыл о
стыдливости, раскинул руки, которые держал у паха, и полностью отдался на
волю банщика. Потом меня намылили и смыли мыло теплой водой. Я снова залез в
ванну, после чего меня несколько раз окатили водой и растерли горячим как
огонь полотенцем.
- Вот, - сказал банщик и со смехом вручил мне шарик, слепленный из моей
собственной грязи. Он был серого цвета, слегка влажный, но достаточно
твердый, размером с небольшое перепелиное яйцо. Моя освободившаяся от грязи
кожа стала розовой, мягкой и прозрачной, как у младенца. Казалось, все мои
клетки ликовали и, трепеща от радости, возносили хвалу жизни.
Меня проводили в первую комнату, уложили на кровать, и миловидный юноша
принес горячего жасминового чаю. Я прихлебывал чай и чувствовал, как с
каждым глотком мое тело покрывается испариной. Юноша принес свежее полотенце
и тщательно обтер меня. Вошел мастер, который, меняя всевозможные щипчики и
ножички, состриг мне на руках и ногах ногти, срезал мозоли и загрубевшую
кожу на пятках. Закончив работу, он молча поклонился и вышел. Вслед за ним
появился массажист, который, тоже молча, приступил к делу. Его сильные и
чувствительные пальцы и ладони резво бегали по моему телу, не оставив без
внимания ни один уголок, где застоялась кровь. Он давил, гладил, постукивал,
щипал до тех пор, пока все затвердения не разгладились и не размягчились.
Каждый из мастеров выполнял свою работу тщательно, искусно и со знанием
дела. Они не жалели ни времени, ни сил и работали не за страх, а за совесть.
В их искусстве было нечто от акробата, балансирующего на проволоке. Мне
казалось, что с крепких и настойчивых пальцев массажиста стекает приятная
прохлада. Я чувствовал, что становлюсь невесомым и все мое тело как бы
растворяется в приятной истоме.

- Вот моя рубашка.
- ?...
- Рубашка, которую я носил до вчерашнего дня, - пояснил я, указывая
Чжану, пришедшему ко мне на следующее утро, на лежавший на столе серый
шарик.
Чжан лишь улыбнулся в ответ, его улыбка походила на судорогу. Затем он
вынул из кармана пакетик с чаем, сказал, чтобы я заварил ею по приезде в
Токио, что это самый лучший чай, какой ему удалось найти в Гонконге. Потом
умолк, задумчиво глядя перед собой. Я в подробностях поведал ему о банщиках,
о массажисте, о жасминовом чае, о том, как мне стригли ногти. Сказал, что
восхищен этими мастерами, что по умению полностью сосредоточиться на своем
деле их, пожалуй, можно сравнить с анархистами - правда, без бомбы в руках.
Чжан машинально кивал головой, улыбался, но глаза его оставались грустными.
Он не произнес ни слова и сидел, уставившись взглядом в стену. Мне это
показалось странным, и, прекратив свой рассказ, я стал укладывать вещи в
чемодан. В бане я превратился в бестелесное облако, и, когда вышел на улицу,
было такое ощущение, будто моя одежда стала более свободной и между нею и
кожей образовалась некая воздушная прослойка. Я чувствовал легкий озноб,
меня даже слегка покачивало от звуков и запахов улицы и слабого ветерка. Но
уже наутро, когда я проснулся, кости и мышцы обрели свою прежнюю форму,
вернувшись на положенные им места, а на коже вновь образовался, хотя пока и
тонкий, слой грязи, прикрывший мою младенческую наготу. Слепленный из
содранной с меня грязи шарик усох и стал настолько хрупким, что, казалось,