"Гай Гэвриел Кей. Повелитель императоров ("Сарантийская мозаика" #2)" - читать интересную книгу автора

обещанного ребенка. Прикосновения Катиун и ее шепот на ухо были бальзамом
для его гордости.
На рассвете он вернулся в крепость, чтобы проверить состояние
царственного пациента. Все шло хорошо. Ширван быстро поправлялся, что
свидетельствовало о его железном здоровье и о стечении благоприятных
знамений. Рустем не слишком полагался на первое, но изо всех сил старался
следить за вторым и действовать соответственно.
Между посещениями царя он запирался с визирем Мазендаром, иногда к ним
присоединялись другие люди. Рустема быстро вводили в курс определенных
аспектов событий в мире той зимой, и особое внимание уделялось характеру и
возможным намерениям Валерия Второго Сарантийского, которого некоторые
называли "ночным императором".
Если ему предстоит отправиться туда, да еще и с определенной целью, он
должен многое знать.
Когда он наконец двинулся в путь, поспешно договорившись, чтобы его
ученики продолжали занятия с одним знакомым лекарем в Кандире, расположенном
еще дальше к югу, зима была уже в разгаре.
Самым трудным - и это стало полной неожиданностью - было прощание с
Шаски. Женщины примирились с происходящим, сумели понять, девочка была еще
слишком мала. Его сын, слишком чувствительный, как считал Рустем, явно
старался удержаться от слез, когда Рустем однажды утром затянул лямки своего
заплечного мешка и повернулся, чтобы в последний раз со всеми проститься.
Шаски прошел несколько шагов вперед по дорожке. Он тер глаза сжатыми
кулачками. Рустему пришлось признать, что он старался. Он старался не
заплакать. Но какой мальчик так сильно привязывается к своему отцу? Это
признак слабости. Шаски еще в том возрасте, когда мир, который ему положено
знать и который ему необходим, - это мир женщин. Отец должен обеспечивать
пищу и кров, духовное руководство и дисциплину в доме. Возможно, Рустем
все-таки совершил ошибку, позволив ребенку слушать его уроки из коридора.
Шаски не должен был так реагировать. И солдаты наблюдали за ними: воинам из
крепости предстояло проделать с ним первую часть пути в знак особой милости.
Рустем открыл рот, чтобы сделать мальчику выговор, и обнаружил, к
своему стыду, что у него в горле застрял комок, а сердце сжалось в груди
так, что стало трудно говорить. Он закашлялся.
- Слушайся своих матерей, - произнес он более хриплым голосом, чем
ожидал.
Шаски кивнул головой.
- Я буду слушаться, - прошептал он. Он все еще не плакал. Маленькие
ручки были прижаты к бокам и сжаты в кулачки. - Когда ты вернешься домой,
папа?
- Когда сделаю то, что должен сделать.
Шаски сделал еще два шага к калитке, где стоял Рустем. Они были одни,
на полпути между женщинами у двери и военными на дороге. Он мог бы
дотронуться до мальчика, если бы протянул руку. Одна птица пела в то ясное
холодное зимнее утро.
Его сын глубоко вздохнул, явно собирая все свое мужество.
- Я не хочу, чтобы ты уезжал, ты знаешь, - сказал Шаски.
Рустем старался рассердиться. Дети не должны так разговаривать. Да еще
с отцами. Потом увидел, что мальчик это понимает: он опустил глаза и
сгорбился, словно ожидал выговора.