"Вениамин Каверин. Два капитана" - читать интересную книгу автора

Глава девятая. ПАЛОЧКА, ПАЛОЧКА, ПАЛОЧКА, ПЯТАЯ, ДВАДЦАТАЯ, СОТАЯ...


Наверно, он бывал у нас еще до нашего возвращения в город: все знали
его во дворе, и то неопределенно-насмешливое отношение, которое он
встречал у Сковородниковых и тети Даши, уже сложилось. Но теперь он стал
приходить почти каждый день. Иногда он приносил что-нибудь, но, честное
слово, я не съел ни одной его сливы, ни одного стручка, ни одной карамели!
Он был кудреватый, усы - кольцами, с жирным лицом, но довольно
стройный. Густой голос его был, по-моему, очень противен. Он лечился от
угрей, заметных на его смуглой коже. Но со всеми своими угрями и кудрями,
со своим густым противным голосом он, к сожалению, нравился моей матери -
разве иначе стал бы он бывать у нас почти ежедневно? Да, он нравился ей.
При нем она становилась совсем другая, смеялась и даже начинала так же
длинно говорить, как и он. Однажды я видел, как она сидела одна и
улыбалась, - я по ее лицу догадался, что она думает о нем. Другой раз,
разговаривая с тетей Дашей, она сказала про кого-то: "Ненормальностей
сколько угодно". Это были его слова.
Фамилия его была Тимошкин, но он почему-то называл себя Гаер Кулий, -
до сих пор не знаю, что он хотел этим сказать. Помню только, что он любил
говорить матери, что "в жизни он бедный гаер" и что "жизнь швыряла его,
как щелку".
При этом он делал значительное лицо и с глупым, задумчивым видом
смотрел на мать.
И этот гаер бывал теперь у нас каждый вечер. Вот один из таких
вечеров.
Кухонная лампа висит на стене, и вихрастая тень моей головы закрывает
тетрадку, - бутылку чернил и руку, которая, беспомощно скрипя пером,
двигается по бумаге. Я сижу за столом, от старания упираясь языком в щеку,
и вывожу палочки - одну, другую, третью, сотую, тысячную. Я вывел не
меньше миллиона палочек, потому что мой учитель утверждал, что, пока они
не будут "попиндикулярны", дальше двигаться ни в коем случае нельзя. Он
сидит рядом со мной и учит меня, по временам снисходительно поглядывая на
мать. Он учит не только как писать, но и как жить, и от этих бесконечных
дурацких рассуждений у меня начинает кружиться голова, и палочки выходят
пузатые, хвостатые, какие угодно, но только не прямые, не
"попиндикулярные".
- Каждому охота схватить лакомый кусок, - говорит он, - и к этому по
природе каждый должен стремиться. Но можно ли подобный кусок назвать
обеспечивающим явлением - это еще вопрос!
Палочка, палочка, палочка, пятая, двадцатая, сотая...
- Я, например, с детства попал в трудную атмосферу, и мне отнюдь не
удалось рассчитывать на рабочую силу моей матери. Наоборот, когда семейная
жизнь пришла у нас к развалу и отца, как обвиненного в краже лошадей,
приговорили к тюремному заключению, не кто иной, как я, был вынужден
добывать кусок хлеба.
Палочка, палочка, толстая, тонкая, кривая, пузатая, пятая, двадцатая,