"Валентин Петрович Катаев. Литературные портреты, заметки, воспоминания" - читать интересную книгу автора

время, когда Париж, а за ним и весь мир сходил с ума от изощренной техники
импрессионистов, разлагавших основной цвет на тысячи составных частей. Ведь
это он наглядно показал, что цвет - это эпитет, который может с предельной,
лапидарной, почти научной точностью определить качество предмета - будь то
чугунная ограда Сены, буксирный пароход или куст боярышника на сельской
меже.
Дождь начался в девятом часу утра, а уже в одиннадцать на бархатном
стуле в гостиной Марке стоял почти законченный этюд маслом - вид из окна на
Новый мост в дожде: жемчужный воздух Парижа, клеенчатый блеск зонтиков,
макинтошей, "лимузинов" и столбы блестящих отражений в накатанном асфальте
моста.
И на полу - скромная палитра.
У Марке нет мастерской. Он работает в гостиной. Кресло - его мольберт.
Париж - его модель. Он работает не покладая рук.
Его папки, его путевые альбомы - это неиссякаемые сокровищницы
экзотических новелл.
Марокко, Египет, Судан...
Он показал нам свою квартиру. Она еще не отделана. В ванной проводят
водопровод. Стены ванной выложены плитками замечательной керамики. Это копии
почти всех путевых рисунков Марке в красках. Художник сам их сделал. Потом
отдал плитки на завод обжечь. Теперь его ванная - это своеобразная картинная
галерея.
Усатый водопроводчик в каскетке, копавшийся в углу над обмазанными
суриком трубами, поднял на нас улыбающееся лицо и сказал с оттенком
гордости:
- Хе! Вы видите? - Он показал на стены. - Теперь я могу не ходить на
колониальную выставку. Я уже все видел. Мосье Марке нарисовал все.
Марке очень интересовался советской живописью. Особенно работами наших
театральных художников. Он расспрашивал о новых постановках: из какого
материала делаются у нас декорации и т.п.
- А вы, господин Марке, - сказал я, - не пробовали свои силы в театре?
- Нет.
- Но почему же?
Он скромно вздохнул, несколько смущенно потирая свои маленькие ручки.
- Но ведь меня никогда не приглашал Дягилев.
Увы, в Париже только один человек мог дать работу Марке в театре...
Дягилев!
Я улыбнулся.
(Мейерхольд! Станиславский! Таиров! Вахтанговцы!)
- Вам надо приехать к нам, в Москву, мосье Марке.
- Я приеду.
Я посчитал это обычной, ни к чему не обязывающей любезностью.
Мы простились.


Из своего окна вижу Москва-реку, нежные флага яхт-клубов,
Бабьегородскую плотину, гребцов, купальщиков, мост, жемчужно-синие контуры
Парка культуры и отдыха с башней, парашютами и дирижаблем. Летит гидроплан.
Белилами блестит вода. Бежит черный речной трамвай. И вдалеке туманная сетка
Шаболовской радиостанции, похожая на Эйфелеву башню...