"Валентин Петрович Катаев. Жена (Повесть)" - читать интересную книгу автора

мне было нужно.
Между тем начинало смеркаться. Чем ближе к передовой, тем мрачнее
становился пейзаж. На каждом шагу виднелись ужасные следы вчерашней битвы.
Ветер нес с загаженного, вытоптанного поля смрад неубранных трупов,
невероятно быстро разлагавшихся от июльской жары. Возле брошенных среди поля
немецких пушек и обгорелых зарядных ящиков валялись кучи пустых гильз.
Иногда в поваленной ржи виднелось исковерканное алюминиевое туловище
"юнкерса" с желтыми и черными крестами и высоко поднятым большим легким
хвостом с мельничкой свастики. Всюду лежали раздавленные каски, пулеметные
ленты, простреленные железные бочки. На черном от пыли придорожном бурьяне
висели лохмотья серо-зеленой одежды. Не было вокруг ни одной пяди земли, на
которой бы война не оставила своего мрачного отпечатка.
Но особенно запомнился мне небольшой клочок земли на выезде из одной,
сожженной дотла, деревни. Пепел еще курился, под его толстым серым слоем
дышал и нежно просвечивал бледно-розовый жар. Обычно из пожарища торчат
только трубы. Но здесь не было даже труб. Все сровнялось с землей. Лишь одно
обугленное дерево косо стояло над печным мусором. Но на том клочке земли,
который я увидел на выезде из деревни, не было даже пепла. Можно было
подумать, что на этой земле вообще ничто уже не может существовать, даже
огонь. Это была абсолютно мертвая земля, превращенная в черный камень, вся
как бы облитая лавой. И на этом мертвом камне лежало два немецких трупа,
раздувшихся, оплывших, как будто сделанных из смолы, с белыми лопнувшими
глазами и рыжими обгоревшими волосами, прикипевшими к земле. Четыре разбитых
танка в разных положениях стояли близко друг к другу - три немецких и один
наш, из развороченного люка которого торчала наружу нога в сапоге, подбитом
светлыми гвоздями. Немецкая обозная кляча, покрытая зелеными мухами, стояла
на дрожащих ногах с крупными разбитыми копытами. Белая, слепая, с длинными
зелеными соплями под мордой, она стояла посреди дороги, как привидение. Она
не в состоянии была двинуться с места, и машины ее объезжали.
Трое крестьян - старик, старуха и молодая с ребенком за пазухой -
торопливо гнали корову и толкали тележку на маленьких железных колесиках,
нагруженную узлами. Косясь на трупы и переступая через них, они почти бежали
по этой мертвой зоне.
Тотчас за выездом был перекресток, и на нем с поднятой рукой стояла
молодая миловидная женщина с портфелем. На ней было хорошо сшитое синее
пальто с широкими внизу рукавами, а на голове надет модный клетчатый платок.
Она резко бросалась в глаза несоответствием своей внешности и места, где она
находилась. Если бы не пыль, покрывавшая ее с ног до головы, то можно было
бы подумать, что она стоит в Москве, где-нибудь на площади Свердлова, и
дожидается троллейбуса.
Водитель не склонен был лишний раз останавливаться. Он сделал вид, что
не замечает, и хотел проскочить. Я постучал кулаком в кабину. Водитель
затормозил.
Она подошла к борту машины и попросила ее подвезти.
- А куда? - спросил я.
- Видите ли, - сказала она с растерянной улыбкой, - теперь я уже,
собственно, и сама не знаю - куда. Я разыскиваю одну воинскую часть. Но
сейчас все в движении, никто ничего не знает. Я еду в самого утра и никак не
доеду. Может быть, вы знаете, где воинская часть... - и она назвала номер
полевой почты.