"Валентин Петрович Катаев. Жена (Повесть)" - читать интересную книгу автора

директором. Она просто сказала то, что сказала бы всякому, кто стал бы ей
мешать. Очевидно, то дело, которое она делала, было для нее важнее
директора, важнее переводчицы в леопардовой кофте, важнее американцев,
важнее всего на свете. Вот она и сказала то, что сказала.
А ведь надо понять, что такое в глазах любого рабочего значит директор
завода! Ого! Это, знаете, не шутка.
Директор юмористически развел руками. Ничего, мол, не поделаешь.
Переводчица перевела. Иностранцы громко захохотали и захлопали в ладоши. Они
приветствовали мою Муську, как балерину. А она даже не обернулась. Она о них
в ту же минуту просто забыла, всецело поглощенная своим счетом, своими
роликами, своими обмороженными руками и своим носиком, который чесался и
который не было времени почесать.
Надо всем сказать, Муся соревновалась с одним чудеснейшим парнишкой,
тоже ремесленником, испанским мальчиком по имени Хозе, которого все попросту
называли Хозя. У этого Хози были золотые руки. В цехе работало несколько
ребят, но никто не мог угнаться за Хозей. Когда Хозю вызвала на соревнование
Муся, все засмеялись. Теперь между ними шла битва не на живот, а на смерть.
Все-таки, я думаю, Муся несколько переоценила свои силенки. Шли дни, и еще
ни разу красный флажок не перешел с Хозиного станка на Мусин, хотя бы на
сутки.
Кончался месяц. Над Мусей уже подтрунивали. От досады Муся даже немного
осунулась. А Хозя держал себя с великолепной небрежностью истинного артиста.
Казалось, он работает рассеянно. Он часто отходил от станка. Он
закуривал, разговаривал с соседями. Он как будто нарочно отставал. И вдруг,
решительно выплюнув цигарку и раздавив ее каблуком, подходил к станку и в
какие-нибудь полчаса не только нагонял упущенное время, но и настолько
перегонял его, что опять мог позволить себе немного поваландаться. При этом
он смотрел куда угодно, но только не в сторону Муси. Для него Муся не
существовала в природе.
Я подошла к Хозе как раз в то время, когда он сунул в станок стальной
прут и приложил его к точильному кругу. Для экономии спичек это у нас был
довольно распространенный способ добывать огонь для закурки. Искры густо
сыпались, отражаясь золотой пылью в Хозиных глазах. В цехе было прохладно,
но Хозя работал без шинели, как заправский рабочий. Ворот его черной
сатиновой рубахи был расстегнут. Рукава подвернуты до локтей. Кроме этих
желтовато-смуглых рук, черных глаз да, пожалуй, грязного клетчатого платка,
накрученного на шею, в Хозе ничего не осталось испанского. С некоторого
времени он даже перестал отпускать себе бачки. Теперь это был обыкновенный
русский мальчишка-ремесленник.
Мы поздоровались.
- Здравствуй, Хозя.
- Почет и уважение, - сказал Хозя, явно кому-то подражая.
- Покуриваешь?
- Покуриваю, Нина Петровна. Мировецкий самосад. Десять рублей стакан.
Закурить не желаете?
- Я тебе закурю, - сказала я строго, сдерживая улыбку.
- Что ж вы сердитесь, Нина Петровна? Разве я вас когда-нибудь подводил?
Глядите, у меня все в полном порядочке.
Ничего не скажешь. У него действительно все было в порядке, у этого
тореадора: станок чистенький, рабочее место аккуратно подметено, - на