"Георгий Катаев. Звезды просят слова ("Знание - сила", 1964, № 12)" - читать интересную книгу автора

в рабочие часы на науку времени не оставалось. Другое дело в нерабочие...
Потом его неожиданно вызвала в Москву, в иностранный отдел госкомитета.
А через два месяца он оказался в слаборазвитой восточной стране, в столице
которой создавался университет.
На всю страну он был поначалу единственным физиком. На него свалились
сразу и лекции, и создание практикума, и даже составление учебников. Но
самое страшное - язык.
- Наследие проклятого колониализма, - улыбнулся Ленька, - все мои
студенты, кроме своего языка, говорили еще на английском. А нас только и
научили различать, что passive, а что нет. Для начала пришлось писать
лекции по-русски, переводить на английский, а потом зазубривать текст
наизусть.
Через год такой жизни английский язык перестал мешать работе. Молодой
"совьет прэфесэр", окно которого ночью гасло последним во всем городе,
стал известной личностью. Ленька вытащил из бумажника и развернул потертую
газетку. На фотографии дипломатический прием, рядом с президентом
республики - почетный гость, наш космонавт, а на заднем плане, во фраке,
сдержанно улыбается мистер Уоробьефф.
После великого множества жарких в прямом в переносном смысле дней
наступили вечера, когда лекции уже готовы, корректуры учебников вычитаны,
а спать еще рановато. Тогда в мозгу что-то переключалось. Приходили на
память грибные леса вокруг бревенчатого поселка под Костромой, мокрая от
дождя Манежная площадь с заплывающими рубчатыми следами убегающих в ночь
машин, тихо гудящая ферростабилизаторами лаборатория после одиннадцати
вечера, где твое одинокое бдение у приборов вдруг нарушалось стуком в
дверь: "А у вас есть разрешение на ночную работу?" - это однорукий
комендант обходил опустевшее здание.
Хотелось домой. И так как пока это было неосуществимо, его опять
потянуло к науке. Но одно дело - оборудовать студенческий радиопрактикум,
что кое-как удалось, а другое - создать на голом месте современную научную
лабораторию.
Волей-неволей пришлось залезть в ту область науки, где еще можно было
обойтись без приборов. Фронт его интересов постепенно переместился.
- Понимаешь, понесло меня в теорию, - виновато сказал Ленька, - да еще
теорию относительности, в гравитацию (тут я тихо ахнул). Одолевал
квантовую и релятивистскую теории поля, позднего Эйнштейна, уже куда легче
- Фока в других. Современные работы... Пожалуй, дома меня на это не
хватило бы. А там без оборудования что оставалось делать?! (Тон его был
опять извиняющимся).
Пришлось серьезно заняться математикой. И знаешь, появились какие-то
мыслишки. Опять об эксперименте... Только я понял, что без жидкого гелия
не обойтись. И когда настало время уезжать, я попросился в ваш институт.
Пошли навстречу и даже комнату в Москве дали! Чудеса!
Наша очередь давно прошла. Спохватившись, Ленька вытянул через заднюю
дверцу свою этажерку и побежал в здание станции. Отъезжали автокары и
ульяновские тупорылые грузовички. В их кузовах курились завитыми дымками
полные двадцатилитровые дюары. Я сидел и думал о том, что Ленька перешел
ту черту, которая отделяет экспериментаторов от теоретиков, и замахнулся
на что-то большое...
Обратно Ленька вел машину, не превышая скорости пешехода. На мой