"Елена Кассирова. Кремлевский фантомас " - читать интересную книгу автора

женский пучок и кокетливо его оплела подаренной костей красной косыночкой.
Иванов, как Гайдар, пухлый. Леонид Иванович - сладкоежка. Он ест
третий кусок "Захера". За этот месяц он еще округлился. Глаза за очками
черные и таинственные.
Потехин сидит, как аршин проглотил, и почти не ест. Изредка пожует
горошинку, кукурузное зернышко, еще какую-то незримую крошку.
Он жилист, жёсток до некрасивости. Он как бы ороговел. Лицо рябовато
от давнопрошедших подростковых авитаминозных фурункулов. Рябинки должны бы
оживить лицо. Но нет, наоборот, мертвят.
Возможно, Потехин с Ивановым невиновны. Политика и власть им не нужны.
У них и без того есть дело.
Потехин стремится в законный бизнес, а Иванов и вовсе - интеллигент, в
бизнес он пришел из завлабов.
Но Костя подозревал обоих, потому что понимал их.
Да, они добились своего. Но настоящие престиж и самоуважение - тайные,
а не явные. И Касаткин представлял, как любуются они дома втихаря на Гау и
панагии.
Разговор стал сладкий. Тамара к тому же всем поддакивала. Леонид
рассказывал, как проиграл позавчера в Монте-Карло кучу денег и приобрел
вчера, проезжая по Окружной, - трехэтажный средневековый замок прямо у
шоссе: любовница из машины увидела, захотела владеть, остановились, вышли,
пошли в дом, тут же и купили.
Он? Или хватит ему для счастья того, о чем рассказывает?
- Этого мало, - услышал Костя, потерявший нить разговора.
- Один мой человечек, - продолжал Потехин, - дать на лапу не захотел,
нанял лучшего адвоката, чтоб получить условно, а сел на семь лет.
Или не он?
Или всё же запретный плод слаще?
Слаще или нет, надо смотреть на реальность.
Звякнул звонок, кратко-настороженный, но резко-злой.
Ввалился незваный Бодайбо с веником гвоздик и опять с "Реми Мартеном".
- Желаю те, Мария Махдалина, мужика хорошего.
Маняша мужественно расцеловалась с Бодайбо трижды.
Октябрь сел за стол. От Бодайбо веяло корявой силой. Никого, впрочем,
он не впечатлял. Смотрелся он жалко в новом спортивном, хоть и дорогом,
костюме рядом с пышной Барабановой.
Беседа заглохла. Заговорил Октябрь. Он стал проклинать дочубайсовских
грабителей народного добра. Дескать, прихватизировали коммуняки, а рыжий
отвечай.
- Ну, ничего, - шипел Октябрь, - с ворами жить - по-волчьи выть. Надо
действовать их же методами.
- А то натравили народ на умных людей.
Старухи заворчали.
Но слово "народ" - транквилизатор.
- Пра-а-льно, - продолжал он, пьянея, - Иуду распинать неинтересно.
Интересно - Спасителя. Иванов с Потехиным отошли на кухню.
- Ох, Октяб Георгич, Октяб Георгич, уж этот ваш Чубайс, - заученно
сказали старушки.
Провинциальная Октябрева принципиальность скоро разогнала собрание.
Расходились, правда, вяло, незаметно. Рассасывались.