"Елена Кассирова. Кремлевский фантомас " - читать интересную книгу автора

золотом черная тапочка с острым загнутым вверх носком и без задника.


12
НЕ СТУЧАТЬ, А ГОВОРИТЬ

Алиби или не алиби, Вовка мог прийти и после, - рассуждал Касаткин,
бредя по двору. - Старуха Тамару отпустила, надеялась на себя. Или ее
боялась. Любой, вообще-то, мог прийти после. Иванов тоже. Кто угодно.
Вопрос - кому ее смерть на руку. Иванов, делец он или кто, ему нужна
квартира. Но он может и купить, он богатый. Хотя, кто богат, тот жмот. И за
старухины хоромы Иванов заплатил макулатурой. И ту он не купил: добыл по
какому-то своему бартеру.
Потехину выгоды нет. Хотя есть, есть! Он хотел получить от нее
картины. Ходил, уговаривал. Она ни в какую. А Вова - бывший иконщик. Мало
ли. Престиж! В конце концов, и убьют для престижа.
Прибрать, что плохо лежит, и Блевицкий не дурак.
С другой стороны, тайком прийти к Порфирьевой было трудно. Позвонили
бы в дверь, старуха спросила бы: "Кто?" Еще и переспросила бы, глухая. Зато
не глухой Брюханов. Посольско-советские ушки у него до сих пор на макушке.
Услыхал бы, выполз бы.
Неужели Тамара? Тетка она корыстолюбивая.
- Сволочь он, сволочь. - Хабибуллин пьяно бормотал на лавочке. Рядом
сидел Виля, держась прямо, глядя на Костю обиженно, руки прилежно на
коленях.
- Кто, Василь Василич?
- Сволочь. Душегуб.
- Вы видели?
- Видела моя, видела. Большой, черный. Старуха он зарубила.
Когда Хабибуллин говорил на русско-татарском, можно было не слушать:
слесарь налимонился.
- Задушил, - поправил Костя.
- Зарубила. Бежала из дома, с топором.
- С каким топором? Не было топора.
- Была топор, была. В крови вся выходила.
- Выходила, - прогугнил Виля, - на берег Катюша. Выходила, песню
заводила. Гы-ы.
Дебил, а издевается. Обиделся он на Костю за недавнее невнимание.
Костя раздавил окурок, пошел к себе.
"Эх я, психолог. Вычислял убийцу по глазам. И правда: чужая душа
потемки. Глупо, но верно".
Воскресенье прошло пусто и скучно. Ни людей, ни вестей. Костя заглянул
к бабушке, проверил, не мокра ли, дал каши, сам пошел на кухню. После
потехинского обеда захотелось есть.
Гречка с маслом вразумила Касаткина.
"Нечего умничать. Соседей не выбирают. Тоже мне, праведник. Сам на
родную бабку плюешь. Меньше философствуй".
Костя раскупорил баночку пепси, распечатал шоколадку "Тоблероне",
отломил треугольную дольку.
Но и Минин, кажется, недопонял. Он искал, чей чулок.