"Канатная плясунья" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Глава 16. Последняя четверть минуты

Доротея стала пленницей. Ее враги были хозяевами положения.

Ну, что ж! Может быть, это и к лучшему. Для спасения Монфокона все равно надо выйти на поле битвы.

У противоположного конца сводчатого прохода показалось двое мужчин. Наставили на Доротею револьверы.

Доротея остановилась. В бандитах, одетых по-матросски, она узнала тех, двух соучастников Эстрейхера, которых видела при нападении на нее в Мануаре.

— Где мальчик? Что вы с ним сделали?

Они подошли ближе, один из них грубо схватил Доротею за руку, а другой начал было ее обыскивать, но раздался голос:

— Оставь ее… Это я сам сделаю, — и из-за выступа стены вышел Эстрейхер.

Хотя он еще не снял русской формы, но сейчас показался Доротее гораздо более похожим на себя, на того Эстрейхера, который был знаком ей по замку Роборэй и по имению Давернуа. Напускная смиренность и болезненность русского инвалида исчезли, и он предстал в своем обычном виде: надменный, наглый, злой. Только теперь, когда он снял густую бороду и волосы на голове, Доротея разглядела его уродливый череп, сильно приплюснутый затылок и по-обезьяньи вытянутый вперед подбородок.

Он долго стоял молча. Упивался ли он победой? Или, может быть, наоборот, испытывал некоторую стесненность? Заложив руки за спину, он прошелся несколько раз взад-вперед. Спросил Доротею:

— У тебя есть оружие? — И получив в ответ: «Никакого», приказал молодцам из шайки удалиться и вновь начал прохаживаться молча.

Доротея внимательно рассматривала его, стараясь отыскать в его лице хоть что-нибудь человеческое, порядочное, что давало бы надежду… Ничего. Низость, скотство, грубость… Рассчитывать не на что. Только на свой ум и находчивость. Это очень мало, но и очень много. Ведь тогда, в Мануаре, когда она так же вот стояла лицом к лицу с ним, победа осталась за ней. И сегодня еще не все потеряно. Поборемся.

Уверенно и дерзко она посмотрела Эстрейхеру прямо в глаза.

Эстрейхер тоже смотрел на нее в упор. Заговорил:

— Хороша девчонка… Лакомый кусочек!..

Она с отвращением отвернулась. Эстрейхер нахмурился.

— Что? Я тебе все еще противен? Это ты из-за отца? Брось чепуху… Твой отец был так болен, что все равно бы умер. И потом ты знаешь, что настоящим-то убийцей был не я…

— Пусть так… А вот час назад кто убил в башне своего сообщника?

— Пустые разговоры, моя милая. Такого негодяя не стоит жалеть. Трусливый, жалкий пес, который готов был меня предать. Ты это верно угадала. Как ты вообще всегда верно угадываешь! Молодец! Ты шутя разгадываешь самые трудные загадки. От тебя ничего не скроешь. Ты не ошиблась даже, когда говорила о Жоффруа, слуге маркиза. Этот Жоффруа, кажется, действительно был сродни кому-то из моих предков. Молодец, молодец! Без ошибок, без колебаний… Ты играла наверняка, словно смотрела в мои карты… И что меня больше всего удивляет, Доротея, так это твое хладнокровие. Вот и сейчас. Ведь ты же понимаешь, чего я добиваюсь?

— Понимаю.

— И ты не на коленях?! Честное слово, я ждал, что ты будешь ползать у меня в ногах и умолять о милости. А вместо этого хоть бы что, стоишь и еще смотришь таким вызывающим взглядом.

— Я только слушаю.

— Хорошо. Сведем наши счеты. У нас с тобой два счета. Один касается самой Доротеи. Об этом оставим разговор на конец. А другой касается бриллиантов. Если бы ты их у меня не перехватила, они были бы уже в моих руках. Когда нотариусу приставили к виску револьвер, он сознался, что конверт у тебя. Дай его сюда, а не то…

— А не то?

— Будет худо Монфокону.

Доротее тяжело было услышать имя мальчугана из уст негодяя. Положение с каждой минутой ухудшалось. Ждать некого. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит хладнокровие и удачно воспользуется промахом противника.

«Надо тянуть, тянуть до самого последнего предела, — думала она, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней четверти последней минуты».

Она, взглянув по-прежнему прямо и смело в лицо Эстрейхера, сказала тоном не просьбы, а требования:

— Главным условием продолжения нашего разговора я считаю освобождение моего мальчика.

— Ого! Как важно!

— Важно или неважно, думайте как угодно. Но я приказываю освободить его.

— Приказываешь? Это по какому же праву?

— Через несколько минут вас заставят повиноваться мне.

— Кто же это заставит?

— Мои друзья и родственники: Вебстер, Эррингтон и Дарио.

— Ах, вот как… Доротея, ай-ай-ай! Как не стыдно?

В первый раз при мне ты допускаешь такую грубую ошибку в своих расчетах.

Он жестом пригласил Доротею следовать за ним. Когда они вышли из-под свода, Эстрейхер раздвинул кустарники и плющ, вьющийся у стены, и язвительно произнес.

— Полюбуйся на своих друзей.

Там была полуразрушенная комната со сводчатым потолком. В ней на полу вповалку лежали связанные Вебстер, Эррингтон и Дарио под охраной вооруженных членов шайки.

— Пойдем дальше. Полюбуйся теперь на дедушку и на сыночка.

Несколько шагов вдоль той же стены. Опять раздвинуты кустарники и плющ. Опять полуразрушенная комната, размерами поменьше. На полу связанные Деларю и Монфокон. В полных слезами глазах мальчика мелькнула улыбка, когда он увидел Доротею. А она еле сумела подавить рыдания, подступавшие к горлу. Но перед Эстрейхером ничем не обнаружила ни волнения, ни страдания.

— Ну, вот, — насмехался Эстрейхер, — что же ты теперь думаешь о своих защитниках? И что ты думаешь о моих молодцах? Три товарища охраняют пленников. Двое других стоят на часах и следят за окрестностями… Я могу быть покоен… Ах, Доротея, сегодня тебе не везет. Напрасно ты их отпустила от себя. Когда они соскочили с лестницы, я их переловил одного за другим, как зайчиков. И даже ни одной царапины от них не получил. Нотариус труднее достался. Он ухитрился взобраться на дерево, и, чтобы заставить его слезть оттуда, пришлось истратить пулю. Ну а Монфокон — это ангел кротости… Одним словом, моя милая, ты видишь, что твои друзья выбыли из строя и ты можешь рассчитывать лишь на самое себя… Перевес на моей стороне. У меня люди, сила, у тебя — ничего.

— С меня достаточно того, что у меня есть. Вы забываете, что секретом о бриллиантах владею я, и только я. Так или иначе вам придется развязать и освободить моих друзей и мальчика.

— И за это…

— За это я отдаю вам конверт с припиской маркиза Богреваля.

Он испытующе посмотрел на нее.

— Черт с тобой! Давай конверт.

— Сначала развяжите их. Эстрейхер начал раздражаться.

— Без глупостей… Тут я хозяин… Давай конверт.

— Нет, — голос ее становился тверже и сильнее.

Он рванул пришпиленную к поясу сумочку.

— Нотариус сказал, что ты положила конверт туда же где была медаль.

Но в сумочке ничего не было. Эстрейхер рассвирепел.

— Ах, ты так… Ну, в таком случае будут другие разговоры. Подай конверт сию же минуту.

— Я порвала его.

— Врешь! Таких вещей не рвут.

— Я посмотрела, что там написано и порвала. Освободите моих друзей, и я открою вам секрет.

— Врешь! Врешь! Будет, мне надоело… Последний раз говорю: давай конверт!

— Не дам.

Он бросился к тому месту, где лежал связанный Монфокон, схватил его, приподнял на одной руке и, раскачивая, делал вид, что собирается его бросить вниз.

— Конверт! — кричал он Доротее. — Конверт, или я разобью о стену череп твоему щенку!

Такой картины Доротея не могла перенести и подняла руку в знак согласия.

Эстрейхер, положив ребенка наземь, вернулся к Доротее.

— Давай.

— Под сводом у входа… С правой стороны… там скатанная в комок бумажка… в камнях у стены.

Он дал приказание одному из своих сообщников. Тот убежал.

— Давно бы пора, — удовлетворенно говорил бандит, вытирая струившийся с лица пот. — Давно бы пора… Меня не надо раздражать.

— Ну что? — спросил он у возвращающегося сообщника.

— Вот.

— Ага, черт возьми! Это называется победа! Эстрейхер расправил смятый конверт. Печати были целы.

Никто еще не знал секрета. Он не мог удержаться, чтобы не высказать сокровенную мысль:

— Никто… Никто, кроме меня.

Распечатал конверт. Там был небольшой сложенный пополам лист бумаги, на котором написано всего лишь три-четыре строки. Эстрейхер, быстро их прочитав, казалось, очень удивился.

— О! Вот это здорово… Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Маркиз был неглуп, ловко спрятал.

Он стал молча ходить около Доротеи. Потом, обратившись к бандитам, караулящим троих иностранцев, сказал:

— Убежать они не могут, правда? Веревки крепкие! Идите к лодке и приготовьтесь к отходу.

Те нерешительно топтались на месте.

— Ну, что вы еще? Один рискнул:

— А клад… драгоценности?

Доротея заметила, что члены шайки настроены к предводителю недоверчиво, почти враждебно. Они боялись оставить его одного в тот момент, когда пришел час раздела добычи.

— Драгоценности? — закричал Эстрейхер, снова свирепея. — Что, я их съем, что ли? Вы получите обещанное, когда придет время… Да, чуть не забыл! Позовите остальных и все впятером отнесите труп «фальшивого маркиза». Сбросьте его в море. Марш! — Он метал на своих подчиненных такие грозные взгляды, что те не рискнули упорствовать.

— Сейчас шесть часов, — крикнул он вслед, посмотрев на часы. — Не позже семи я приду, и мы тотчас же отплываем… Приведите в порядок каюту! У нас будет одним пассажиром больше…

И, обращаясь к Доротее, спросил:

— Пассажир? Может быть, пассажирка?

Она не отвечала. Тоска ее увеличивалась. Страшная минута приближалась.

Эстрейхер все еще держал в руках конверт и записку маркиза. Вынув из кармана зажигалку, он поджег конверт, в последний раз перечитывая драгоценные строки.

— Восхитительно! Чудесно! Это куда лучше, чем копаться в земле… Ах, ну и маркиз, что за умная башка!

Когда сгорел конверт, он, свернув в трубочку самый документ, зажег его и, рисуясь, закурил от этого огня сигару. Бумага догорела. Осталась маленькая щепотка пепла. Повернувшись в ту сторону, где были пленники, Эстрейхер громко сказал:

— Смотрите, Вебстер, смотрите, Эррингтон и Дарио. Вот все, что осталось на вашу долю от секрета маркиза Богреваль. Пепел… А дуну я, не останется и этого… П-фу! Конец… Признайтесь, что вы вели себя дураками. Вас было трое, и вы не сумели ни завладеть драгоценностями, ни защитить прекрасную кузину… Да не трое, а шестеро, потому что в башне наверху вы все шестеро были против меня. Стоило одному из вас там схватить меня за шею — и баста… А вместо этого какой позор, какое поражение! Тем хуже для вас, и тем хуже для нее… Я ухожу. Вы остаетесь здесь. Надеюсь, вы обратили внимание на способ, которым завязаны на вас веревки… Когда вам надоест лежать спокойно, вырывайтесь, от этого будут затягиваться узлы у вас на шее… Как видите, я предоставляю в ваше распоряжение простой и приятный способ самоубийства… А теперь, кузина, скажи «прощай» своим глупым кузенам и идем со мной. Я готов на все, чтобы только добиться твоего согласия… Идем.

Сопротивляться бесполезно. Доротея пошла за Эстрейхером. Шагах в ста в закоулке между развалившимися стенами уцелела старая каменная скамейка.

— Садись… Здесь нам никто не помешает…

Но Доротея не садилась. Скрестив руки на груди, подняв голову, она молча, вызывающе и бесстрашно в упор смотрела на Эстрейхера.

— Не хочешь?.. Твое дело. — И, усевшись сам, выдержав короткую паузу, он начал: — Это у нас с тобой, Доротея, третья беседа по душам. Когда мы разговаривали в первый раз на террасе замка Роборэй, ты отклонила все мои предложения, притворившись оскорбленной. Но, милая моя, меня не проведешь. Я прекрасно разгадал твою игру и понял, что ты хочешь одна завладеть всем богатством. На твоем пути стоял я, надо было устранить меня. Ты сделала это с большим искусством и хитростью. А потом ты, поняв, что разгадку таинственных слов надо искать в Мануаре, решила поехать туда, вскружить голову молодому Давернуа и забрать медаль себе. Я все время следил и восхищался твоей работой. Только одно ты упустила из виду. Ты забыла, что объявила войну мне… И потерпела поражение. Теперь четыре краевых бриллианта Голконды у меня в руках… Я буду богат, Доротея, так богат, что могу позволить себе честную жизнь. И вот перед началом честной жизни я спрашиваю тебя: хочешь ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Да или нет?..

Доротея презрительно улыбнулась.

— Ты молчишь? Ладно… Значит, придется прибегнуть к другим средствам. Не добром, так силой.

И угроза не произвела впечатления.

— Как ты спокойна! Ты, вероятно, не отдаешь себе отчета в создавшейся обстановке, если не понимаешь, что от одного движения моего пальца зависит жизнь и смерть твоих друзей и твоего мальчишки. Ты можешь их спасти.

— Их спасут другие. А вот вас не спасет никто и ничто.

— То есть?

— С постоялого двора, узнав о похищения Монфокона, я послала Кентэна в деревню, чтобы привести оттуда крестьян.

— Ой, как страшно! Пока крестьян соберут, да пока они сюда дойдут, я буду очень далеко.

— Они уже здесь, во всяком случае близко.

— Слишком поздно… Если бы у меня были хоть малейшие сомнения, я приказал бы своим людям унести тебя в лодку.

— Вашим людям? Не надейтесь на них. Вам они верят меньше, чем мне…

— Может быть, и не верят, но боятся и слушаются. Бросим эти разговоры. Слушай, Доротея. Я всегда презирал женщин, никогда не связывал себя с ними крепко. Но к тебе, Доротея, меня влечет, и ты можешь меня удержать надолго… Канатная плясунья, акробатка, княжна, воровка, во всех видах я тебя видал и во всех видах… Любил? Нет… Ненавидел? Тоже нет. Но горит у меня внутри страшный огонь, и я должен его затушить. Должен!

Он подошел совсем близко к Доротее и положил ей руки на плечи.

— Брось смеяться. Прикосновением к твоим губам я затушу огонь… Потом я уйду, оставлю тебя в покое, если ты не хочешь идти за мной. Да, уйду. Но только после, понимаешь, Доротея, после…

Он крепче сжимал руки, все ближе склонялся к лицу Доротеи. Она сделала два шага назад и была приперта к стене, а его шепот становился страстнее:

— В твоих глазах страх, Доротея. Как приятно видеть это! У тебя прекрасные глаза, и в них страх… О, это хорошая награда победителю. Губы твои дрожат… от страха, да? А мои дрожат от страсти. Я люблю тебя, Доротея, люблю. И буду любить еще больше. Всегда… И ты будешь моей…

Доротея, напрягая все силы, пыталась вырваться.

— Ах, так! Ну нет, моя милая! Упрямство к добру не приведет. Дай мне твои губы, слышишь ты, дай! А не дашь — за это расплатится Монфокон… Покорись добром, или ты увидишь, какого цвета мозги у твоего капитана.

Силы Доротеи иссякали. Она была близка к отчаянию. Наступал конец. Не смерть, но хуже смерти.

И в эту последнюю отчаянную минуту Доротея увидела, что на верху противоположной стены появился какой-то странный узкий и длинный предмет. Что это? Ах, ведь это Кентэн! Он взял у вдовы Амуру старое ружье. Он не стреляет, потому что из этого ружья стрелять невозможно. Оно годится только для того чтобы напугать. Прекрасно! Эстрейхер рано торжествовал победу. Победитель не он!

Вместо отчаяния на лице Доротеи появилось выражение такой уверенности, что с Эстрейхера сразу схлынул весь пыл. А когда Доротея рассмеялась, он совсем опешил и опустил руки.

— Что ты опять смеешься?

— По той же причине: вам спасения нет.

— Фу, черт! Кажется, и ты сошла с ума, как Жюльетта Азир.

— Нет. Я не сошла с ума. Все точно так же, как в Мануаре. Там Рауль, мальчики и полицейские пришли на помощь, и в тот момент, когда вы считали себя хозяином положения, над стеной появилось дуло ружья. Вы помните? Так и здесь. Ружья направлены на вас.

Эстрейхер растерялся. И вдруг Доротея властно приказала:

— Оглянись, мерзавец… Посмотри на их ружья. Ты под прицелом. Одно мое слово, и в твоей груди окажутся пули. Оглянись же!

Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.

— Руки вверх, негодяй! Или тебя уложат на месте, как собаку! — крикнула Доротея и, ловко воспользовавшись замешательством Эстрейхера, выхватила у него из кармана револьвер. Вытянув руку и целясь в лоб Эстрейхеру, она презрительно процедила сквозь зубы:

— Идиот! Я же говорила, что тебе спасения нет.