"Канатная плясунья" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Глава 9. Лицом к лицу

«Если они набросятся на меня, — обдумывала Доротея свое положение, — и если в намерения Эстрейхера входит увести меня отсюда, я ничего не смогу сделать. Прежде чем явится помощь, меня отнесут в их подземелье, а оттуда уж не знаю куда».

Конечно, он так и поступит. Заберет и медаль и Доротею. Клад тогда сам дастся ему в руки.

Доротея вдруг поняла ошибку в своем плане: в нем все слишком точно распределено по секундам и не учтены случайности, могущие ускорить или замедлить ход событий.

Она встала со стула, вошла в дом и бросила диск под груду грязного белья в ванной комнате. Пусть пороются и поищут. Это хоть немного задержит. Когда она хотела вернуться на террасу и подошла к выходной двери, там уже стоял Эстрейхер. Под густой бородой и под темными очками он прятал ироническую улыбку.

В эту страшную минуту, стоя лицом к лицу с убийцей отца, Доротея пожалела первый раз в жизни, что не носила с собой револьвера, полагаясь всегда на свою находчивость и изворотливость. Будь у нее оружие, она, не задумываясь, размозжила бы негодяю голову.

Он, не дав Доротее двинуться с места, схватил ее за руку и повернул так, что затрещали кости.

— Отвечай сразу… Куда ты ее дела?

Боль была так мучительна, что Доротея и не подумала упорствовать. Она провела Эстрейхера к дверям в ванную и показала на кучу белья. Вытащив диск, он любовно и удовлетворенно взвесил его на руке.

— Вот это победа… Двадцать лет упорного труда увенчались успехом… И в придачу великолепная премия — ты, Доротея.

Он поднял Доротею, взвалил себе на плечи и понес.

— Это на тебя не похоже, Доротея. Что-то неладно. Сдалась без сопротивления. Видно, подстроены какие-то козни. Надо будет держать ухо востро.

Они вышли наружу. Эстрейхер отдал приказание двум мужчинам, стоявшим настороже у главного входа во двор. Одного из них Доротея узнала: он был с Эстрейхером у Жюльетты Азир.

— Следите внимательней за дорогой, друзья. Когда я свистну, бросайте все и мчитесь к холмам.

От костюма Эстрейхера несло сыростью и затхлостью подземелий. Доротея не знала, что противнее: этот запах или то, что Эстрейхер обнял ее за шею.

Они взошли на мост. Метрах в ста отсюда должен быть вход в пещеру. Эстрейхер уже вынул свисток, готовясь дать сигнал товарищам. Доротея, случайно увидев торчащий из кармана Эстрейхера диск, порывистым движением вытащила его и бросила с моста в воду. Диск упал в воду недалеко от берега.

— Дрянь! Мерзавка! — рассвирепел Эстрейхер, сбрасывая Доротею с плеч. — Лежи тут. Если двинешься, я проломлю тебе череп.

Не спуская глаз с Доротеи, бешено ругаясь, он сошел с моста и зашлепал в вязкой болотной грязи.

Доротея не собиралась бежать. Она вглядывалась в то место высокого забора, где должны показаться полицейские, слуги и Рауль. После назначенного срока прошло уже пять минут, а их еще не было. Она надеялась, что потерявший хладнокровие Эстрейхер сделает какую-нибудь ошибку. Он же словно разгадал ее мысли.

— Понимаю, понимаю. Ты хочешь выиграть время. А потом? Ты думаешь, я тебя выпущу из рук! Ни в каком случае, моя милая. Не такому простофиле, как твой Рауль, тягаться со мной. Не жди лучше своего дружка. Он не обрадуется, когда придет: моим людям сказано, что делать. Дубиной по голове, и дело в шляпе.

Он пошарил в иле и, найдя диск, поднял его и показал Доротее.

— Вот, моя дорогая. Решительно, счастье отвернулось от тебя и перешло ко мне. Твоя карта бита. Ну-с, в путь-дорогу, милая кузина.

А ее друзья все не являлись. Когда Эстрейхер приблизился к ней, она встрепенулась и сделала жест отвращения. Эстрейхер только усмехнулся, ибо всякое сопротивление было бессмысленно. Он опять взвалил ее себе на плечи.

— Простись со своим возлюбленным, Доротея. Кричи: «Прощай, Рауль».

Он перешел мост, поднялся на холм и вошел в кустарники. Кончено! Доротея проиграла сражение.

— Ты не можешь себе представить, — нашептывал Эстрейхер, и в его словах слышалось и издевательство, и ласка, — ты не можешь себе представить, как приятно держать тебя, всю трепещущую, в своих руках, как приятно касаться твоего тела и нести тебя, зная, что неизбежного не избежать… Но что с тобой? Ты плачешь? Брось, моя милая. К чему? Рано или поздно ты все равно замерла бы от ласк на груди твоего Рауля… Я тебе не так приятен, как он? Из-за этого не стоит огорчаться… Перестань же, — он начал раздражаться. — Перестань, тебе говорят!

Он повернул к себе лицо Доротеи и опешил: она тряслась не от рыданий, а от смеха.

— Что это значит? Почему ты смеешься?

Этот смех звучал для него угрозой. Значит, она не считала свое положение безнадежным. Значит, впереди еще есть ловушка. Сбросив Доротею наземь, он насильно усадил ее, прислонив к стволу дерева. Она все смеялась. «А? Так? Смеешься?» Охваченный яростью, он ударил ее кулаком по голове. Острый камень его перстня распорол кожу на лбу. Брызнула кровь. И все-таки она смеялась.

— Если не перестанешь смеяться, я раскровеню тебе всю морду! — кричал он, зажимая рот рукой. — Почему смеешься?

— Я смеюсь по поводу тарелок, из которых сделан футляр для медали.

— Так что?

— А то, что это две мои чугунные тарелки, которыми я жонглировала в цирке.

— Ты мне морочишь голову?

— Нисколько, мы с Кентэном запаяли их, выгравировали сами начало таинственно-волшебной фразы и прошлой ночью спустили в воду.

— Ты рехнулась… Не понимаю… Зачем это было делать?

— Так как старая Азир, когда вы ее пытали, сказала что-то о реке, то я не сомневалась, что вы поддадитесь на эту приманку.

— Ты знала, что я здесь?

— Знала. И кроме того, я знала, что вы видели, как Кен-тэн извлек из воды эту штуку. Я была уверена, что вы придете. И вот вы пришли.

— Следовательно, в этом футляре медали нет?

— Конечно, нет. Он пустой.

— А Рауль? Ты ждешь Рауля? Одного?

— Нет, с полицией… У них назначена встреча. Он сжал кулаки.

— Значит, ты меня выдала?

— Да, я вас выдала.

У Эстрейхера не появилось и тени сомнения в правдивости ее слов. Он понял, какую хитрую комедию разыграла Доротея сегодня утром на пруду. Он вспомнил, что еще тогда недоумевал по поводу такого необыкновенно удачного и стройного сцепления обстоятельств. И все-таки он попался на удочку, все-таки пришел, сам бросился очертя голову в приготовленную ловушку. Хитрая девчонка! Все тоньше и тоньше плетет свои кружева.

Надо было уходить отсюда и забрать с собой свою жертву. Но Эстрейхера, обескураженного неудачей с диском, мучило любопытство.

— Хорошо, диск пустой. Так. Но где медаль, ты знаешь?

— Разумеется, — ответила Доротея, которая думала только о том, как выиграть время.

— А, ты знаешь… Ну, раз ты знаешь, так скажешь мне. А если нет…

Он поиграл револьвером.

— То вы поступите со мной, как е Жюльеттой Азир? Будете считать до двадцати? Не стоит труда. Не верю.

— Клянусь…

— Пустые слова.

О, нет. Сражение еще не проиграно, хотя рана подорвала силы Доротеи, она с неослабной энергией цеплялась за каждый повод, который отодвигал окончательную развязку. В бешенстве Эстрейхер мог ее убить. Но вместе с тем он был так растерян, что перевес теперь был на ее стороне. Если его колебание продлится еще несколько минут, Рауль успеет явиться на помощь.

Доротея лежала молча, глядя на усадьбу, которая отсюда с пригорка была хорошо видна. Из дома вышел старый барон. Он был одет не в блузу, как обыкновенно, а в пиджак. На голове у него была фетровая шляпа, а в руках небольшой чемодан. Старик топнул несколько раз ногой, видимо, зовя собаку. Когда пес подбежал, он схватил его за ошейник, ощупал что-то, прикрепил цепочку и направился с ним к воротам.

Соучастники Эстрейхера преградили ему дорогу. Он хотел прорваться, они его оттолкнули. Тогда старик, бросив чемодан, но не отпуская цепочки Голиафа, повернул к саду.

Его поведение нетрудно было разгадать. И Доротея, и Эстрейхер поняли, что он собирался ехать за сокровищем. Несмотря на безумие, он помнил о нем и, когда приблизился срок, как автомат, заведенный много лет тому назад, надел шляпу и пиджак, чтобы зашагать к назначенному месту.

Эстрейхер крикнул своим соучастникам:

— Обыщите его вещи!

Они ничего не нашли, ни медали, ни указаний на нее. Эстрейхер, кажется, размышлял, что ему делать. Сделал несколько шагов взад-вперед и обратился к Доротее:

— Давай говорить прямо. Рауль тебя любит. Если бы я сомневался в твоих чувствах, я бы давно положил конец вашему флирту. Но я знаю, что ты его не любишь. Тем не менее ты питаешь к нему дружеское расположение. Ты напичкана всякими предрассудками и боишься замарать себя этим делом с медалью и сокровищем. Есть одна вещь, про которую ты не знаешь и которую я тебе открою. Тогда, я уверен, ты заговоришь по-иному. Слушай и отвечай. Что я украл медаль у твоего отца — скрывать нечего. Но как ты думаешь, зачем я охочусь за этой медалью, которая есть у Давернуа?

— Я думаю, что украденную медаль у вас кто-то отнял.

— Правильно. И знаешь кто? Отец Рауля, Жорж Давернуа.

— Вы лжете?

— Нет, не лгу. Ты помнишь последнее письмо твоего отца, которое граф Шаньи читал нам в Роборэй. Князь д’Аргонь писал о ночи в больнице, когда он слышал под окном разговор двух человек и когда в окно просунулась рука, сцапавшая со стола медаль. Ты хорошо помнишь? Не один, а два человека. Так вот. Один был я, а другой — Жорж Давернуа. И этот мошенник Жорж Давернуа в ту же самую ночь ограбил своего товарища.

— Ложь! Не может быть! Отец Рауля — вор? Нет!

— Не только вор, Доротея. Тот, кто взял у князя д’Аргонь медаль и влил яд ему в стакан, не отпирается от своих действий, но он утверждает, что мысль ему подал и яд доставил товарищ по работе.

— Вы лжете, лжете!

— Ты мне не веришь? Вот письмо, которое он написал старому барону, своему отцу. Я нашел его в бумагах барона. Прочитай.

«Мне удалось наконец заполучить в свои руки золотую медаль, без которой нельзя двинуть дела. При первой же возможности я пришлю ее».

— И обрати внимание на дату. Через неделю после смерти князя д’Аргонь. Теперь ты убеждена? И не думаешь ли ты, что мы могли бы с тобой обойтись и без этой мокрой курицы, без Рауля?

Сообщение Эстрейхера произвело на девушку очень тяжелое впечатление, но она все-таки крепилась.

— Что вы этим хотите сказать?

— Медаль, находящаяся у барона, принадлежит тебе. Рауль никакого права на нее не имеет. Я ее покупаю у тебя.

— По какой цене?

— По какой угодно… Половина добычи — твоя, если хочешь.

Доротея быстро сообразила: надо воспользоваться новым предлогом, чтобы выиграть еще несколько минут, решающих минут. Можно даже рискнуть талисманом.

— Союз с вами? Ни за что… Раздел… Или какое-нибудь другое дело, в котором я буду идти рука об руку с вами?.. Нет, тысячу раз нет… Но вступить с вами в соглашение на несколько минут — это другое дело, на это я пойду.

— Твои условия? И поспеши, пользуйся тем, что я даю тебе право выставлять условия.

— Очень коротко. У вас двойная цель. Медаль и я. Выбирайте одно из двух. Что для вас важнее?

— Медаль.

— В таком случае я буду свободна, а медаль вам отдам.

— Дай мне честное слово, что ты знаешь, где она.

— Даю слово.

— Ты давно знаешь, где она?

— Очень недавно. Пять минут тому назад я не догадывалась, а теперь знаю.

Он верил ей. Он не мог ей не верить. Все, что она говорила вот так, смотря прямо в глаза, было истинной правдой.

— Говори! Где же?

— Нет, теперь ваша очередь дать честное слово, что, как только я вам скажу, стану свободной.

— Даю честное слово. Говори!

Борьба между ними достигла высшей точки напряжения. Особенностью этой борьбы было то, что каждый из них угадывал ходы противника. Доротея не сомневалась, что Рауль после какой-то непредвиденной задержки с минуты на минуту подъедет. Стараясь как можно дольше затянуть разговор, она спокойно стала давать Эстрейхеру объяснения.

— Я никогда не переставала думать и уверена, что вы думали так же, как я, что барон хранит медаль при себе.

— Я его всего обыскал.

— Я и не утверждаю, что медаль на самом бароне. Я утверждаю только, что она в таком месте, что ему достаточно лишь протянуть руку, чтобы ее взять.

— Невозможно. Мы бы это видели.

— Нет. Потому что вот только сейчас вы ничего не видели.

— Сейчас?

— Да. Он, побуждаемый инстинктом, хотел выехать тогда, когда пришел день, назначенный им еще в здравом уме.

— Он собрался уехать без медали.

— С медалью.

— В чемодане ничего не нашли.

— Не только чемодан был у него в руках.

— Что же еще, черт возьми?

— Голиаф.

Эстрейхер, пораженный этим словом и смыслом, который в нем заключался, замолк, а Доротея продолжала свои объяснения.

— Голиаф — вот то, с чем он никогда не расстается. Уезжая, он хотел взять с собой Голиафа. Посмотрите на него сейчас. Его рука лежит на ошейнике собаки. Слышите, на ошейнике.

Эстрейхер решил хладнокровно обдумать, что надо предпринять. Надо было бежать туда, к собаке. Вынув из кармана тонкую веревку, он связал ею Доротею, а рот ей заткнул платком.

— Если ты наврала, моя милая, то тем хуже для тебя. И, немного помолчав, прибавил:

— Впрочем, если ты не соврала, то все равно тем хуже для тебя. Я не из тех, кто выпускает добычу из рук.

Он крикнул своим сообщникам:

— На дороге никого?

— Никого.

— Смотрите в оба. Через три минуты мы уйдем. Доротея была взволнована, но не угрозами Эстрейхера,

а той сценой, которая должна разыграться у нее на виду. Медаль спрятана в ошейнике, в этом она теперь была уверена, но боялась она не того, что Эстрейхер завладеет ею, а того, что эта последняя отсрочка могла оказаться бесполезной. Если в течение ближайшей минуты не раздадутся из-за стены ружейные выстрелы, Эстрейхер станет господином и хозяином Доротеи. А так как она предпочтет скорее смерть, чем его похотливые ласки, то, значит, в эту минуту решается вопрос ее жизни и смерти.

Эстрейхер бегом спустился с горки и устремился к террасе, где сидел старик с Голиафом, положившим ему на колени свою морду. Неожиданно барон, которого Эстрейхер, вероятно, совсем сбросил со счетов, оказал ему сопротивление. Голиаф зарычал и ускользнул от объятий. Завязалась борьба. Старик сначала крепился, но потом устал, ослабел и, казалось, стал относиться совершенно безучастно ко всему.

Душевное состояние хозяина как будто передалось и собаке. Голиаф улегся у ног барона и покорно отдался в руки Эстрейхера. Тот схватил его за ошейник и силился его отстегнуть.

В этот самый момент раздался возглас:

— Руки вверх!

Доротея облегченно вздохнула и радостно улыбнулась. Сейчас ее освободят. Хоть и с опозданием, ее план выполнялся. На стену первым влез Кентэн, вслед за ним появился кто-то еще. Блеснуло дуло ружья.

Показались еще два ружья. Стрелки держали Эстрейхера под прицелом. Когда у него над ухом прожужжала пуля, он поднял руки. Его соучастники, пользуясь тем, что на них никто не обращал внимания, бежали к уединенному холму.

Ворота открылись. Ворвался Рауль в сопровождении полицейских.

Эстрейхер стоял неподвижно с поднятыми вверх руками и, конечно, не пытался бы сопротивляться, если бы не неправильный маневр противников. Когда трое вошедших во двор приближались к нему с намерением окружить, они заслонили его от стрелков на стене. Он воспользовался этим, выхватил револьвер и дал один за другим четыре выстрела. Три из них пропали даром, а четвертым был ранен в ногу Рауль.

Это была совершенно бесполезная вспышка гнева. Двое полицейских кинулись на него, схватили, обезоружили, скрутили руки и защелкнули в заранее приготовленные кандалы.

Доротею в кустарниках отыскали Кентэн и Монфокон. Нечего и говорить, что они страшно встревожились, увидев на ее лице кровь.

— Да, я ранена, но не очень серьезно, — сказала она. — Капитан, беги во всю прыть вон туда, к барону, подойди к Голиафу, приласкай его и отстегни ошейник. Под металлической пластинкой с его кличкой есть на подкладке маленький карманчик. Там должна быть медаль, которую мы ищем. Принеси ее мне.

Мальчик убежал.

— Кентэн, полицейские меня видели? — Нет.

— Хорошо. Надо убедить всех, что я уехала из Мануара и что вы должны со мною встретиться в Рош-Ионе. Я не хочу, чтобы меня впутывали в расследование дела.

— А как же быть с Давернуа?

— Если это будет возможно, предупреди его. Скажи, что я уехала и что мотивы своего отъезда объясню ему после. Попроси его молчать обо всем, что касается меня. Он ранен, а другие в суматохе обо мне и не вспомнят. Будут обыскивать холмы и искать сообщников Эстрейхера. Не надо, чтобы меня видели. Прикрой меня получше ветками. Вот так… Сегодня вечером все четверо придете сюда, перенесете меня в фургон, и с рассветом мы уедем. Я изнервничалась, устала. Но вы не должны беспокоиться, слышишь?

— Хорошо.

Как она я предполагала, двое полицейских, заперев Эстрейхера в усадьбе, прошли недалеко от нее. Один из слуг указывал им дорогу.

— Бесцельная погоня, — поделилась Доротея своими мыслями c Кентэном. — Дичь уже успела ускользнуть.

Она с удовольствием бы заснула, но держала себя в руках, ожидая возвращения Монфокона.

— Кентэн, почему вы так сильно запоздали? Какая-нибудь случайность.

— Да. Полицейские попали сначала не в тот трактир, еде было назначено свидание. Пришлось их ждать.

Послышался треск ветвей, ломаемых возвращающимся Монфоконом.

— Кентэн, не медали, вероятно, будет название города или скорее замка. Запомни и отыщи его на карте. В этом направлении завтра и поедем… Ну что, капитан, нашел?

— Да.

— Покажи, мой милый.

Не без волнения взяла Доротея в руки предмет, вокруг которого было сосредоточено столько надежд и столько преступлений.

Это была медаль по размерам раза в два больше пятифранковой монеты, но толще, чеканка грубая, неаккуратная, сразу видно, что не современная, золото тусклое, без блеска.

На одной стороне медали девиз: «In robore fortuna».

На другой такие строчки: «12 июля 1921 года. Ровно в полдень. У башенных часов замка Рош-Перьяк».

— Двенадцатого июля, — прошептала Доротея, — Еще есть время отдохнуть… забыться… поспать…

И она заснула.