"Загадка Красной вдовы" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 10 ДУХОВЫЕ ТРУБКИ И ЧРЕВОВЕЩАНИЕ

Ровный голос затих, и Гай сложил руки на столе. Терлейн с трудом отогнал от себя тени прошлого. Рассказ был слишком живым, таким же живым, как Гай, сидящий за столом в темных очках. Семейная история была частью Гая. Заскрипели спинки стульев – спины слушателей расслабились, когда спало наваждение.

– Теперь, джентльмены, – Гай поднял руку прежде, чем кто-либо успел произнести хоть слово, – вы скажете, что нет никаких сомнений в том, что в комнате находится смертельная ловушка. Вы скажете, что ее но наущению мадам Марты сделал мастер Мартин Лонгваль. Вместе с предметами из ее комнаты она была доставлена в Англию, ее правнучке, а в письме содержались указания, следуя которым Мари-Гортензия смогла бы избавиться от своего безумного мужа.

– А вы что, в этом сомневаетесь? – спросил сэр Джордж. Он никак не мог раскурить сигару. – В последнюю минуту она пыталась предупредить его о ловушке, но не смогла. Кстати, а что за серебряную шкатулку показывала ей старуха «в присутствии Мартина Лонгваля»? Сегодня у нас был большой переполох как раз из-за серебряной шкатулки.

– В которой вы, я думаю, – сказал Гай, – не обнаружили ничего необычного?

– Да. Ничего подозрительного, – проворчал сэр Джордж и оглянулся на Г. М.

Если бы Г. М. сейчас воскликнул: «Ах, глупец!» – и хлопнул бы себя по лбу, все бы поняли, что он не слушал рассказ Гая, как все, а, как и полагается истинному сыщику, занимался сопоставлением фактов. Но он не сделал ничего подобного. Он сопел; глаза за стеклами очков были красными, как у морского окуня. Он сказал:

– Отличная история. – Казалось, он рассматривал рассказ Гая со всех сторон, словно ювелир – бриллиант. – Странно, однако… Несмотря на то что в вашем повествовании льются целые реки крови, само слово «кровь» вы использовали всего раз или два. Но это не самое интересное. Самое интересное – необходимо определиться, кому из героев мы должны симпатизировать: бедному безумному Чарльзу Бриксгему, его жене или ее семье? Сами вы ни на чьей стороне. Ваша единственная любовь – Прошлое. Именно прошлое занимает вас больше всего.

– Ну и что из того? – спросил Гай сквозь зубы.

Г. М. ответил нарочито безразлично:

– Раз вас интересует мое мнение, я скажу. Анструзер, вы спрашивали меня, все ли в порядке с серебряной шкатулкой? Нет, не все.

– Но вы говорили… – начал Терлейн.

– Знаю, знаю. Мы установили, что в шкатулке нет отравленной иглы и никогда не было. Допустим; но что же в ней все-таки не так? Равель, вы потомок Мартина Лонгваля. Вам ничего не приходит на ум?

Любопытно, что на Равеля рассказ повлиял больше, чем на всех остальных, и повлиял неприятно. Он сидел, так и не сняв рук с подлокотников кресла, его лицо пошло пятнами, а вены на висках еще больше набухли – и все от одного рассказа. Сильнее воображение, сильнее предрассудки, слабее нервы? Или тут кроется что-то другое? Он, казалось, и чувствовал себя не очень хорошо – иначе с чего бы ему стараться обратить все в шутку?

– Думаете, у меня скелеты в шкафу? Ха-ха-ха. Что ж, может быть, может быть… Ничего я не знаю ни про какую шкатулку. Что мне действительно не понравилось, так это вольность, с какой Гай швыряется головами. Слушайте! Если бы вы когда-нибудь видели, как казнят на гильотине, вы бы так легко не рассуждали. А я видел.

Он промокнул верхнюю губу платком.

– Вам, англичанам, очень просто рассуждать про гильотину. Все потому, что теперь ее у вас не используют. Можете мне поверить: вы радоваться должны, что у вас убийц вешают!

– Почему? – спросил Г. М.

– Почему? Ну, потому что кое-кого не мешало бы вздернуть. – Равель, с платком в руке, повернулся к Г. М. – Вы же не верите в эту чушь о древних ловушках с ядом? Вы нашли хоть одну? А мой старик нашел что-нибудь? Нет! Может быть, один раз что-то и было, хотя я в том сомневаюсь. У нас другая ситуация. Бендер умер от чего-то иного. Полицейский сказал, что его убил индейский яд для стрел, как вы его там называете… По-вашему, им в то время было известно о южноамериканском яде для стрел? Не смешите меня!

– Вот! – пророкотал низкий голос, донесшийся со стороны двери. – Первые разумные слова, прозвучавшие сегодня в этом доме.

Терлейн круто повернулся. Он не слышал, когда открылась или закрылась дверь, и не имел понятия, сколько времени Алан уже стоит там в полумраке. В тусклом свете Мантлинг выглядел еще крупнее и внушительнее. У него был растрепанный вид человека, которому не удалось уснуть.

– Первые разумные слова. Именно так. О да. Я слышал большую часть твоего захватывающего рассказа, Гай. И не испугался… нисколечко. – Он щелкнул пальцами. Его взор был затуманен, но он улыбался. Он тяжело оперся кулаками о стол. – Правда в том, джентльмены, что Гай обожает выступления перед публикой. Его страшных историй боится только маленькая Джуди. Теперь он решил изложить свои бредни в форме лекции. Верно, Джордж? Что пьешь, Гай? Портвейн? Опять лазил в мой буфет?

Гай глядел прямо перед собой.

– Все мы обожаем выступать перед публикой. Хотя бы иногда. По крайней мере, я еще не опустился до посредственных миниатюр с куклой из буфета. Нет, я ее не трогал. Она по-прежнему на месте.

– Ага. У нас зашел разговор о ваших талантах, – сказал Г. М., в то время как Мантлинг открыл дверцу буфета и подозрительно уставился внутрь. – Ваш брат сказал, что вы искусный чревовещатель.

Мантлинг, вначале напряженный, теперь развеселился:

– А вы, сыщики, странный народ! Это что, такой полицейский метод – сидеть здесь и вести разговоры про чревовещание, в то время как бедняга Бендер лежит мертвый в соседней комнате? Забавно. Ничего у вас не выйдет… Да, это Джимми. Я иногда достаю его из шкафа.

– Однажды я разговаривал с чревовещателем, – сказал Г. М. – Великим как-его-там. Он сказал: то, что можно «отбрасывать голос» от себя на некоторое расстояние, – чистой воды заблуждение. Он сказал, что такое абсолютно невозм…

– Отойдите назад, все вы, – приказал Мантлинг. – Эффект будет совсем не тот, если вы будете стоять слишком близко. Так. Джимми, я хочу, чтобы ты слушал меня очень внимательно. Я хочу спросить тебя… Что еще? – Он отвернулся от Джимми и раздраженно уставился в дверь. – Что, Шортер? Что вам нужно?

– Простите меня, сэр, – ответил голос Шортера, – но вам лучше самому подойти. Полицейский инспектор лежит на полу во «вдовьей комнате», и, кажется, он мертв.

Г. М. с проклятиями вскочил, у него из рук выпала трубка. Терлейн резко обернулся. Дверь была закрыта. Позади послышался взрыв хохота. Мантлинг топал ногами и, пофыркивая, смеялся.

– Джентльмены, вы имели честь познакомиться с тем, что мой брат считает юмором, – сказал Гай. Он даже не шелохнулся. – Он всем нам это наглядно продемонстрировал.

Мантлинг, вытерев с глаз слезы, убрал куклу на место.

– Да. Зацепил-таки. Черт побери, Г. М., не смотрите на меня так! – ворчливо оправдывался он. – Я был не в настроении разыгрывать сценки с Джимми и подумал, что мог бы… А вы и клюнули, верно? Хо-хо-хо! Гай не так уж не прав: наглядная демонстрация. Я заставил вас обратить внимание на куклу, и вы не заподозрили, что я буду шутить шутки с дверью. И когда я заговорил, обращаясь к двери, вы поверили, что ко мне обращается реальный человек, и что я отвечаю реальному человеку… Ваш друг абсолютно прав, Г. М. Нельзя отбросить от себя звук собственного голоса. В том-то и фокус. Люди, как правило, не могут точно определить источник звука, и вот тут требуется хорошая актерская игра. Вы говорите, обращаясь к определенной точке пространства, затем делаете вид, что слушаете. Назад приходит звук голоса нужной – как это называется? – дистанционно-зависимой высоты; голос звучит так, будто раздается оттуда, куда направлено внимание аудитории, и аудитория верит в иллюзию.

Г. М. покосился на лорда и, кряхтя, нагнулся за трубкой. Он уже успокоился.

– Понятно. Так все актерская игра? Но как вам удалось изобразить чужой голос? Это уж не было актерской игрой.

– Заинтересовались? Хорошо, я расскажу, – с невыносимым самодовольством сказал Мантлинг. – Чтобы трюк получился, нужно практиковаться, но я кратко опишу технику. Это так называемый «голос из подвала». Смотрите сюда – мой рот открыт. Видите, я собираюсь зевнуть? Мое горло приняло позицию для зевка, я говорю через зевок. Я заворачиваю язык назад, так что его кончик касается мягкого нёба. Чем дальше кончик языка, тем с большего «расстояния» приходит голос. Силу голосу придает диафрагма. Я сокращаю ее так, будто собираюсь кашлянуть. Все это довольно легко проделать. Труднее произносить звуки, не шевеля губами. Некоторые согласные при этом вообще невозможно выговорить. Приходится заменять их другими, похожими. Что с вами такое, господа? Что вы так странно на меня смотрите?

– Подождите секунду, – сказал Г. М. – Вы хотите сказать, что можете заставить звучать «голос из подвала» с любого расстояния?

– Нет, не с любого. Я имел в виду разумное расстояние, позволяющее привлечь внимание зрителей к какому-нибудь объекту, например к двери; я обращаюсь к этому объекту и делаю вид, что голос доносится оттуда. Естественно, голос никогда не звучит чисто – из-за способа извлечения звуков, о котором я рассказывал. И чем с большего «расстояния» он доносится, тем он более невнятен…

Неожиданно Мантлинг замолчал.

Его мутные голубые глаза широко открылись. Челюсть упала. Он переводил взгляд с одного своего гостя на другого, и морщины на его лице выступали все резче.

– Ты идиот, – сказал Гай в тишине. – Ты что, не понимаешь, что только что описал, что произошло вчера вечером?

Мантлинг, словно сомнамбула, сделал шаг вперед. Тут открылась дверь, и в кабинет вошел Мастерс. Он, несомненно, почувствовал, что в воздухе висит готовое прорваться напряжение. Его глаза, не задерживаясь ни на чем, обежали комнату, руки захлопнули записную книжку. Он был готов к бою. Г. М. опередил его.

– Сынок, мы тут слушали очень интересный рассказ. О прошлом. Но он может подождать. А как обстоят дела у тебя? Ты нашел записную книжку?

Вид у Мастерса был более чем довольный.

– Дела обстоят очень хорошо. Мы не нашли записную книжку. Нет. Зато я уверен, что скоро мы поймем, каким образом убийца имитировал голос Бендера. Однако, вашими же словами, это тоже может подож…

– Инспектор, вы же видите – еще немного, и моего брата хватит апоплексический удар, – вкрадчиво вступил Гай. Он сцеплял и расцеплял пальцы. – Хотя бы намекните нам, в чем дело. Не использовал ли убийца, часом, чревовещание?

Как ни следил Мастерс за лицом, в течение краткого момента на нем отразилось такое изумление, что Алану пришлось опереться на буфет, чтобы не упасть.

– Чревовещание, – повторил Мастерс, поворачивая слово в мозгу то одним, то другим боком. – Да. Чревовещание. Ну и ну. А! Сэр, вы, надеюсь, понимаете, что я не уполномочен…

– Старший инспектор хочет сказать, – Г. М. удачно примостил трубку в угол рта, – что сотрудники полиции не уполномочены вести разговоры о вещах, в которых ничего не смыслят. Мастерс – хороший полицейский. Но он еще не добрался до вас, Мантлинг. Пока не добрался.

Мастерс прочистил горло.

– Спасибо, сэр. Лорд Мантлинг? Я вас искал. Я допросил всех, кроме вас и мистера Равеля. Если бы вы смогли сейчас уделить мне время, я бы не стал вас сегодня больше беспокоить. Да, я вынужден вас предупредить, что мы еще не скоро освободим ту комнату…

Мантлинг изо всех сил старался унять волнение.

– Ничего страшного! Да. Вы не помешаете. Я… хм… начнем, пожалуй! Что вы хотите узнать? Я его не убивал, черт возьми!

– Да, сэр, конечно. Меня интересуют дротики.

– Что? Дротики? Какие дротики?

– Южноамериканские дротики, сэр. Мисс Изабелла Бриксгем взяла их из одного из ящиков вашего стола и отдала моему подчиненному.

Тут Мантлинг нетвердыми шагами подошел к столу и, казалось, очень удивился тому, что в одном из ящиков торчит ключ.

– Вы знали, что их кончики смазаны кураре?

– Забавно, черт возьми… А? Э… Извините, пожалуйста. Что вы сказали?

– Вы знали, что наконечники дротиков смазаны кураре, сэр? К тому времени, как мисс Изабелла вручила нам дротики, полицейский врач уже ушел, но сержант позвонил ему и предупредил, что пришлет их на экспертизу. Доктор Блейн только что перезвонил. Что скажете, сэр?

Мантлинг заволновался:

– Мой ответ… и да и нет. Я имею в виду, конечно, они должны быть отравлены. Какой к черту прок использовать в духовых трубках неотравленные дротики? Поэтому я и держал их под замком. Но индейцы из джунглей – те еще мошенники. Им нравится внушать, будто их оружие отравлено; они думают, что их будут больше уважать. В тех краях даже простой порез или царапина часто инфицируются. Легко можно подхватить столбняк. Не в последнюю очередь из-за этого вокруг отравленного оружия поднимается куда больше шумихи, чем оно того заслуживает. Я не был уверен, что дротики отравлены, но я держал их под замком, и непонятно, как…

– Ясно, сэр. Сколько у вас было дротиков?

– Восемь. Кстати, скажите своим людям, чтобы обращались с ними аккуратнее, ладно?

– В столе мы нашли только пять, – сказал Мастерс.

Мантлинг рывком поднял голову, и они уставились друг другу в глаза.

– Их было восемь, – упрямо и одновременно жалобно повторил Мантлинг. – Их должно быть восемь! Я сам видел, в последний раз…

– Когда? Когда вы видели их в последний раз?

– Не помню. Неделю, две недели назад. Не помню. С ключом тоже странная штука. В последний раз, когда я его видел, он был на моей связке, и опять же я не помню, как давно это было. А теперь вот он, торчит в замке. Инспектор, вчера вечером его здесь не было.

Мастерс с каменным лицом делал пометки в своей записной книжке. Оторвал карандаш от бумаги, подумал.

– Сэр, вы сказали, что дротики предназначены для духовых трубок. У вас есть такая трубка?

– Ага, вот, значит, как? – сказал Мантлинг, глядя на инспектора одновременно ошарашенно и с хитринкой. В добавление ко всему он начал косить глазами. – Так вы полагаете, что поросенка, который выдавал себя за художника, убили дротиком из духовой трубки? Все лучше, чем смерть от проклятия… Стойте! Духовая трубка исчезла! Не может быть!

Мастерс рванулся к Мантлингу, и Г. М. бросил на него сердитый взгляд.

– Даже ребенку понятно, – проворчал он, – что дело принимает серьезный оборот. Мастерс, возьмите себя в руки. Кстати, вы, часом, не нашли дротик при обыске «вдовьей комнаты»?

– Нет, сэр. Вынужден признать, что ничего похожего мы там не нашли, – после секундной паузы сказал Мастерс, и Г. М. тяжело осел на стуле. – Ничего похожего на дротик. Но трубка исчезла. Хм.

– Ну-ка, выкладывайте, что у вас на уме, – заявил Г. М., устав смотреть на Мастерса, педантично записывающего тот факт, что духовая трубка исчезла. – Что-то вид у вас больно загадочный. Может быть, обнаружили отпечатки пальцев?

Мастерс оживился, но глаз от своих записей так и не поднял. Наконец-то попалось дело, с которым у Г. М. было не меньше трудностей, чем у самого инспектора! Мастерс собирался подольше растянуть удовольствие.

– Много отпечатков пальцев. Мы нашли отпечатки практически всех, кто был в доме. Они же все там побывали, сэр, до того, как вы… хм… решили связаться со мной. А тот человек, который так хорошо вычистил комнату, позаботился о том, чтобы надеть перчатки – возможно, для того, чтобы не запачкать рук. Но я все же думаю, что он оставил пару следов. – Голос Мастерса был намеренно безразличен. Терлейн понял, что он обращается к одному из присутствующих в комнате, нагнетая напряжение. Подождав немного, Мастерс захлопнул записную книжку. – Благодарю вас, ваша светлость. Больше я не буду вас беспокоить, если только вы сами не желаете что-нибудь сообщить.

– Боже упаси! Не желаю.

– Очень хорошо. Теперь вы, Равель, если не возражаете. – Равель, который успел тихонько добраться до буфета, налить себе виски с содовой и крадучись вернуться, сделал большой глоток. Он старательно сохранял невозмутимое выражение лица. Мастерс заметил это и подбодрил француза: – Беспокоиться не о чем, сэр! В Англии не арестовывают людей из-за одного лишь подозрения. Вы просто дадите показания…

– Клянусь богом, сэр, я ничего не знаю! Совсем ничего. Я понимаю, что мое алиби хуже, чем у других. Но все равно я не убивал беднягу Бендера. – Равель передернул плечами. – Я сидел со всеми вместе за столом. Я не был знаком с Бендером и даже никогда его раньше не видел. Вот и все. Вуаля! Вы не возражаете, если, разговаривая с вами, я буду пить виски?

– Как хотите… Но я не собирался спрашивать вас о том, что происходило за ужином. Я хотел услышать о том, что случилось позже. Когда вы покинули столовую?

– В половине двенадцатого, после того, как Мантлинг в очередной раз проверил, что Бендер жив. Да нет же, черт возьми! Говорят, он к тому времени уже давно был мертв. Какая удача для меня!

– Куда вы направились после того, как ушли из столовой?

– В свою комнату. Мне нужно было отправить в Париж две телеграммы и еще написать письмо. Телеграммы я отправил, позвонив с телефона в моей комнате в «Вестерн юнион». Затем я написал письмо, и когда я относил его вниз, чтобы оставить на столе в холле, – вот тогда я и услышал, как кто-то закричал.

Мастерс внимательно смотрел на Равеля и молчал. Со следующим вопросом он обратился к собственной записной книжке:

– Мистер Равель, я опрашивал слуг, и мне сказали, что ваша комната находится на втором этаже рядом с гостиной мисс Изабеллы. Правильно? Я полагаю, вы заглянули к ней, когда проходили мимо? Или, может быть, вы разговаривали с мисс Бриксгем или просто видели ее?

– Нет, я с ней не разговаривал. Дверь была открыта. Она сидела в кресле напротив камина, спиной ко мне, и ее голова была наклонена вот так. – Равель опустил голову на грудь и прикрыл глаза, будто дремлет. – Я подумал, что она спит, и не стал ей мешать. Я пошел к себе.

Равель замолчал, и комнате воцарилась тишина. Мастерс то и дело косился на Гая. Тот сидел прямо, будто аршин проглотил, и до белых костяшек сжимал кулаки. Мастерс тихо сказал:

– Понятно. А где тогда сидел Гай Бриксгем?

Равель удивленно смотрел на инспектора.

– Я не понимаю. Гая там не было.

– Вы ошибаетесь, друг мой, – очень спокойно сказал Гай. – Вы просто меня не заметили. Вы же не заходили в комнату, верно? Если сомневаетесь, можете спросить мою тетушку.

Равель нервно поерзал и начал было что-то говорить, но сорвался и стал, размахивая руками, выкрикивать:

– Слушайте! Я не хочу доставлять никому неприятности, но не собираюсь и лгать полиции! – Он покраснел. – Понимаете, они могут посадить меня в тюрьму, поэтому лгать я не собираюсь. Вас там не было. Простите, но я заглянул в комнату, и вас там не было, если только вы не спрятались в шкафу или еще где. Мисс Изабелла сидела в большом мягком кресле, обитом кретоном, – сказал он так, будто то, что кресло было обито кретоном, а не чем-нибудь еще, было самым важным моментом в его заявлении. – Над спинкой я видел ее голову, наклоненную вот так. Но вас там не было. Не было!

– Извините, – сказал Гай, дернув плечом, – но нас двое против вас одного.

– Думаю, мы еще раз поговорим с мисс Бриксгем и проясним этот вопрос, – сказал Мастерс. – Спасибо, мистер Равель. Скажите, когда вы спускались, чтобы оставить письмо на столе в холле, – около полуночи? Так. Вы снова проходили мимо двери в гостиную мисс Изабеллы. Вы заглянули внутрь?

– Собственно говоря… нет. Не заглянул. А! По-моему, дверь была закрыта. Да, думаю, я не заглянул потому, что дверь была закрыта. Но я не уверен.

С видом «на сегодня все» Мастерс убрал записную книжку и прицепил на нагрудный карман карандаш.

– Джентльмены, не буду вас сегодня больше задерживать – но, может быть, кто-либо желает что-нибудь добавить? – Он посмотрел на Г. М., с мрачным видом сидевшего на своем стуле.

– Я пойду домой, – решительно заявил последний. – Хочу посидеть и подумать. Уж и не вспомнить, когда мне так нужно было посидеть и подумать. Уже почти три часа. – Он мигнул и посмотрел на Терлейна с сэром Джорджем. – Вы куда сейчас направляетесь? Анструзер, я знаю, вы живете недалеко от меня; пойдемте со мной пешком – выкурим по сигаре. А вы, док, не вздумайте тащиться сейчас в Кенсингтон; в таком тумане вы и до утра не доберетесь. Глупости! Пойдемте ко мне, у меня найдется для вас лишняя кровать. И мне нужен слушатель. Выйдемте в холл, Мастерс. У меня к вам разговор.

Терлейн обнаружил, что при прощании с хозяином оказалось нелегко подобрать нужные слова. Фраза «доброй ночи, мы отлично провели время», по понятным причинам, никуда не годилась. Закончилось тем, что все пожали друг другу руки и пробормотали что-то неразборчивое. Все были как-то растеряны. Равель бесцельно бродил по комнате, избегая смотреть на неподвижное лицо Гая. Мантлинг бормотал что-то себе под нос. Гай находился в центре темного тайфуна неприязни ко всему вокруг. Когда Терлейн и Анструзер прощались, он даже не поднял головы и не расцепил рук.

Терлейн и сэр Джордж присоединились к Г. М. в холле. Он стоял в пальто с поеденным молью меховым воротником, сдвинув на затылок старый неуклюжий цилиндр, и спорил о чем-то с Мастерсом.

– Нет, вы, сэр, просто идите домой, – терпеливо повторял Мастерс тоном ко всему привычного лондонского постового. – Мы еще здесь не закончили – мне нужно подробное описание духовой трубки, хм! – держу пари, она должна быть небольшого размера. До тех пор, пока у меня не будет на руках всех доказательств, я лучше вообще ничего говорить не буду… Ну, ну, зачем ругаться? Я завтра зайду к вам, если смогу.

– Ага. Так, по-вашему, вы знаете, кто убийца и как он сделал свое черное дело?

Мастерс жестом отослал Шортера, подавшего гостям пальто. Он проводил их до двери. Керзон-стрит по-прежнему застилал легкий туман. Он размывал свет ламп и скрадывал контуры домов. Терлейн поежился, когда туман стал заползать под пальто.

– Да, я почти уверен, что знаю, – ответил старший инспектор. – Еще два-три штриха – мелких штриха, заметьте! – и картина полностью прояснится.

– И кто же убийца?

– Мистер Гай Бриксгем. Слушайте, сэр Генри, – Мастерс заулыбался, – а что, если я возьму пример с вас и оставлю вам пару намеков, как любите делать вы?

– Продолжайте.

– Я знаю, кто убийца, – сказал Мастерс, – во-первых, потому, что сегодня туман. И во-вторых, потому, что я был в комнате Гая Бриксгема и обнаружил, что у него имеется настоящий японский халат… Утром я предоставлю доказательства. Доброй ночи, джентльмены. Осторожнее, здесь ступеньки.

Обрамленный желтым светом, струящимся из холла, Мастерс поклонился, как дворецкий, и дверь закрылась.