"Геннадий Карпунин. Луговая суббота" - читать интересную книгу автора

водоем с рыбками начал, изгибаясь, вытягиваться в длину и (несколько
медленнее) раздаваться вширь.
Когда Вася оторвал наконец глаза от аквариума, то не смог обнаружить
никаких признаков комнаты, где находился вместе с Путником. Теперь он
стоял на пригорке, поросшем зеленым мхом. Аквариум. Но и его не стало.
Внизу, за березовым леском, протекала река, кишело множество водоплавающей
птицы.
Виделось с холма далеко, далеко, и все было крохотным, но отчетливым,
словно смотрел Вася в хрусталик видоискателя, встроенного в
фотографический аппарат, - контуры и цвета предметов, концентрируясь в
малом объеме, приобретали необычайную яркость и выразительность.


Мой брат работал в Заготзерне. Я гордился этим, потому что там был
элеватор - самое высокое сооружение из всех, какие я знал в ту пору. Ни
телеграфный столб, ни водонапорная башня, ни дерево, ни даже пожарная
каланча не могли сравниться с ним. Элеватор был виден отовсюду.
В дни праздников над элеватором поднимали флаг, а ниже флага было
окошечко, и мне казалось, что если залезть на самый верх и посмотреть в
это окошечко, то можно увидеть землю, Москву и Кремль, который я рисовал в
школьной стенгазете.
Я спрашивал у брата, смотрел ли он в это окошечко. Брат говорил, что он
каждый день смотрит в него, что оттуда действительно видно далеко.
Однажды я упросил его взять меня с собой на элеватор. Мы прошли мимо
громадных автомобильных весов, где брат пояснил молоденькой симпатичной
весовщице:
- Вот парня привел. Хочет Москву посмотреть вон из того окошечка.
Она улыбнулась. Мы прошли мимо длиннющих, выбеленных известью складов с
надписями: "НЕ КУРИТЬ!" Перешли через ржавые железнодорожные рельсы и
оказались возле железной дверцы. Из нее вышел строгий мужчина в
брезентовом дождевике. И ему брат объяснил, что "парень хочет Москву
посмотреть из самого верхнего окошечка". Строгое выражение сошло с лица
мужчины, и он сказал:
- Только поосторожней там!
Мы поднимались по узеньким железным ступенькам, то и дело поворачивая.
Пахло мукой. Было пыльно. Вращались какие-то шкивы. Вверх и вниз бежали с
шелестом приводные ремни, сшитые сыромятной кожей. Шумели изогнутые
жестяные трубы, по которым текло зерно.
Наконец мы добрались до площадки, где лестница кончалась. Площадка
освещалась оконцем, стекла в котором не было, отчего в помещении гулял
сквознячок.
- Ну смотри, - сказал брат.
И я увидел наш поселок с его домами и огородами, каменный раймаг, клуб
и школу, увидел реку, а за рекой - деревню Вороново. За деревней темнели
леса, поднималось марево и мешало глядеть дальше.
- Да, - сказал брат, - неудачное время выбрали. В ясную погоду Кремль
очень хорошо видать, у него на башне рубиновая звезда. А сегодня мешает
марево.
Так я и рассказывал ребятам, что марево помешало, а не оно, то Кремль
был бы как на ладошке...