"Александр Карпенко. Гребцы галеры" - читать интересную книгу автора

перевернутом мире, куда нас заволокли, не спросив ни мнения, ни согласия.
У нас больше нет своей жизни. Все что осталось - бесчисленные фрагменты
чужих судеб, в которых нам приходится принимать коротенькое участие. Даже не
судеб - чужих бед. Чем и как живет этот мир? Мы очень плохо это себе
представляем, видя его почти исключительно из кабин своих автомобилей, а такой
взгляд слишком односторонен. Не знаем людей, не имеем возможности познакомиться
с ними. Все общение с населением ограничивается фразами типа: "Что случилось?",
"Поворачивайтесь на бок" да: "Потерпи немного".
Так и существуем: увидели на миг одно, другое, сто шестидесятое, две
тысячи девятьсот первое - и записываем новый вызов. Кусочки, обрывки,
фрагментики, а между ними - бесконечная дорога.
А нам самим что? И нам - кусочки да обрывочки. Вся наша кривая судьба
такая-урывками спим, урывками жрем, урывками радуемся, коли есть чему. Отдых -
розовая мечта. Отпуск - легенда из разряда "ну и здоров же ты врать".
А еще пришла боль. Боль утрат, тоска потерь. Сперва она ноющая,
постоянная, затуманивающая восприятие действительности мутной пленкой. Потом
начинает отпускать помалу, и почти уже кажется, что ты опять жив. Но остается
заноза - длинная, глубоко сидящая. Услышал ли мелодию, почуял ли запах,
мелькнула смутно знакомая тень или колыхнулась ветка - воспоминание задевает
эту занозу и остро отдается в душе.
Чем дальше, тем меньше остается тревожащих ассоциаций, но тем
неожиданнее и страшнее пронзает тебя она.
Перебираюсь в столовую - там потеплее. Чайники на плите сдвинуты в
сторону, чтобы не, перекипали - народу на базе мало, да и спит он по большей
части. И что мне, дурню, не спится?
Сажусь в свой угол - за дальний столик у окна, спиной к стене. Я и
вообще-то люблю, когда за спиной что-нибудь есть. Профессиональный рефлекс, уже
почти безусловный, такой же, как необходимость отсутствия острых предметов в
пределах досягаемости клиентуры. А это место, что я сейчас занял, - издавна мое
любимое. Оно стало таким еще там, далеко. Сперва просто уютным казалось, а
потом...
Ну, это уже личное. Что проку рассказывать о том, что закончилось, так
толком и не начавшись? Не настолько я мазохист, чтобы постоянно сдирать корки
со старых царапин.
А ведь сладко было... Сладко и горько, радостно и больно разом. И стихи
писал, и встречал, и ежиков дарил. Маленьких таких ежиков, стеклянных... Вот
цветов почему-то не подарил ни разу. Теперь уж и не подарю...
Ну вот, а говорил - не мазохист... Э-э, и чай уже мало что не льдом
подернулся! Тебе, Шура, свободное время иметь противопоказано. Вздрогнул от
боли ожога. Дотлевшая до фильтра сигарета - откуда она у меня взялась между
пальцев? Убей, не помню, чтобы закуривал.
По-ночному негромко позвали на вызов четыреста тридцать седьмую
линейную бригаду. Когда я прибыл на станцию "Скорой помощи", счет заканчивался
в середине четвертой сотни. Непрерывно изменяющийся мир, словно ненасытный
Молох, заглатывает все новых и новых людей, всасывая их, не подозревающих об
уготованной судьбе, выдирая оттуда, где они привыкли с рождения жить, работать,
любить. Оттуда, где и окончить свою жизнь собирались, да не сложилось...
По традиции, номера погибших вновь прибывшим не присваиваются. Сколько
народу переместилось за этот срок под серый бетон кладбищенских плит, а сколько
просто позволило набрать штатное расписание?