"Лазарь Кармен. Сорочка угольщика " - читать интересную книгу автора

Постороннему могло бы показаться, что Степан в данный момент занят
какой-нибудь думой, навеянной осенью, и что эта дума, как червь, сосет и
гложет его.
Но он ошибся бы. Степан ровно ни о чем не думал, хотя низкий лоб у него
то и дело морщился.
Да ему и думать-то было не о чем. Все им было давно передумано.
В свое время бесконечно длинными зимними и осенними вечерами он думал о
тех милых близких, которых он бросил, о возвращении к ним, о новой
совместной с ними жизни, он думал и мечтал о работе на пользу страждущего
ближнего, о торжестве добра и правды.
Он думал обо всем этом в продолжение двадцати лет пребывания своего в
карантине, пока мозг у него наконец устал думать.
И Степан постепенно забыл о своих близких, о возвращении к ним, о
совместной с ними жизни и несбыточном торжестве добра и правды.
Карантинная грязь, "сливки от бешеной коровы" (водка), проклятая
угольная пыль, проклятые "штифты" (паразиты), пьющие запоем "дикарскую"
кровь, ужасы зимней безработицы и общество "дикарей" без веры, без почвы под
ногами, без надежды на светлое будущее, общество людей, потерявших
человеческий облик, их горячечный бред ночью и пессимизм, доходящий до
всеотрицания, до отрицания красоты, счастья и цели в жизни, вытравили из
мозга и сердца Степана все, все без исключения.
И из человека, некогда мыслившего, получилось ходячее олицетворение
апатии, ходячий отброс, ходячие лохмотья, из которых высовывались страшная,
обросшая голова с мутным, безжизненным взглядом и грязные конечности,
существо, прячущееся днем в пыльных и глубоких, как колодец, трюмах, а
вечером в обжорке и в самых отдаленных уголках приюта.
Степан апатично работал, апатично ел, пил, апатично подставлял свою
спину под резину стражника, апатично глядел, как портовый "кадык"*
выворачивал у него карманы и стаскивал с него теплушки.
______________
* Воришка. (Прим. автора.)

Степан мог бы просидеть теперь на матраце, не изменяя своей позы, до
вечера, если бы сторож не добрался к нему со шваброй и не крикнул:
- Чего матрац греешь?! Ступай! Ишь, расселся!
Степан медленно поднял голову.
- Чучело! - фыркнул ему в лицо сторож.
- Кто чучело? - равнодушно спросил Степан.
- Ты!
- Правда! - согласился Степан и чуть заметно ухмыльнулся.
- А еще дворянин, - покачал головой сторож, - образованный! Тьфу, срам
какой! Поглядел бы ты на себя в зеркало. Не то что на чучело - на зверя
похож. Ишь, волосища-то, патлы у тебя какие! Сам ты оборвался. Весь в
клочьях, точно покусали тебя собаки. Необутый. Грудь и шея голые. Сорочки у
тебя нетути; вместо нее одни подкандальники. Как у каторжана!
Степан слушал, и лицо у него менялось.
Когда сторож заговорил о подкандальниках, то Степан машинально
потянулся к шее и сорвал с нее черный ошейник. Это был уцелевший воротник -
остаток некогда бывшей на нем сорочки.
Он сорвал потом с обеих рук два таких же черных подкандальника -